Неточные совпадения
Оставшись
в отведенной
комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и ноги, Левин долго не спал. Ни один разговор
со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его
слова и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
А другой раз сидит у себя
в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам
слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь
со смеха…
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он,
в чем дело,
в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого
в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два
слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там,
в другой
комнате,
в продолжение того времени, как гости резалися
в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было
со стороны рыбного ряда.
Отец мой потупил голову: всякое
слово, напоминающее мнимое преступление сына, было ему тягостно и казалось колким упреком. «Поезжай, матушка! — сказал он ей
со вздохом. — Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай бог тебе
в женихи доброго человека, не ошельмованного изменника». Он встал и вышел из
комнаты.
Я благодарил Савельича и лег спать
в одной
комнате с Зуриным. Разгоряченный и взволнованный, я разболтался. Зурин сначала
со мною разговаривал охотно; но мало-помалу
слова его стали реже и бессвязнее; наконец, вместо ответа на какой-то запрос, он захрапел и присвистнул. Я замолчал и вскоре последовал его примеру.
Она была так толста и мягка, что правая ягодица ее свешивалась
со стула, точно пузырь, такими же пузырями вздувались бюст и живот. А когда она встала — пузыри исчезли, потому что слились
в один большой, почти не нарушая совершенства его формы. На верху его вырос красненький нарывчик с трещиной, из которой текли
слова. Но за внешней ее неприглядностью Самгин открыл нечто значительное и, когда она выкатилась из
комнаты, подумал...
Меня увезли к обер-полицмейстеру, не знаю зачем — никто не говорил
со мною ни
слова, потом опять привезли
в частный дом, где мне была приготовлена
комната под самой каланчой.
На другой день,
в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире, о моем приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня, что сначала не сказал ни
слова, а потом покатился
со смеху, но вскоре принял озабоченный вид и повел меня к себе. Когда мы были
в его
комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
Мать простила, но
со всем тем выгнала вон из нашей
комнаты свою любимую приданую женщину и не позволила ей показываться на глаза, пока ее не позовут, а мне она строго подтвердила, чтоб я никогда не слушал рассказов слуг и не верил им и что это все выдумки багровской дворни: разумеется, что тогда никакое сомнение
в справедливости
слов матери не входило мне
в голову.
Слова швейцара князь вас ждет ободрили Крапчика, и он по лестнице пошел совершенно смело. Из залы
со стенами, сделанными под розовый мрамор, и с лепным потолком Петр Григорьич направо увидал еще большую
комнату, вероятно, гостиную, зеленого цвета и
со множеством семейных портретов, а налево —
комнату серую, на которую стоявший
в зале ливрейный лакей
в штиблетах и указал Крапчику, проговорив...
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак, по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий на
слова, очень способный к ученью, — по выходе из медицинской академии, как один из лучших казеннокоштных студентов, был назначен флотским врачом
в Ревель, куда приехав, нанял себе маленькую
комнату со столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою
в немецком языке,
в котором он был отчасти слаб.
Здесь мне кажется возможным сказать несколько
слов об этой
комнате; она была хоть и довольно большая, но совершенно не походила на масонскую спальню Крапчика; единственными украшениями этой
комнаты служили: прекрасный портрет английского поэта Эдуарда Юнга [Юнг Эдуард (1683—1765) — английский поэт, автор известной поэмы «Жалобы или Ночные думы» («Ночи»).], написанный с него
в его молодости и представлявший мистического поэта с длинными волосами,
со склоненною несколько набок печальною головою, с простертыми на колена руками, персты коих были вложены один между другого.
Гостей не мог терпеть;
со двора выходил только учить детей; косился даже на нее, старуху, когда она, раз
в неделю, приходила хоть немножко прибрать
в его
комнате, и почти никогда не сказал с нею ни единого
слова в целых три года.
Вдруг
в передней раздался звонок. У меня екнуло сердце. Уж не Орлов ли это, которому пожаловался на меня Кукушкин? Как мы с ним встретимся? Я пошел отворять. Это была Поля. Она вошла, стряхнула
в передней
со своего бурнуса снег и, не сказав мне ни
слова, отправилась к себе. Когда я вернулся
в гостиную, Зинаида Федоровна, бледная, как мертвец, стояла среди
комнаты и большими глазами смотрела мне навстречу.
Познакомившись
со Введенским хорошо, я убедился, что он
в сущности знал только одно
слово: «хочу»; но что во всю жизнь ему даже не приходил вопрос, хорошо ли, законно ли его хотенье. Так, первым рассказом его было, как он довел до слез
в больнице сердобольную барыню, пришедшую к нему
в комнату после пасхальной заутрени поздравить его
со словами: «Христос воскрес!».
Не успел я поздороваться с отцом и сестрами, как
в комнату вошел
в новом блестящем мундире П. П.
со словами: «Как вы кстати приехали, почтеннейший Афанасий Неофитович; я назначен московским вице-губернатором и сию минуту еду принимать присягу.
В самой отдаленной и даже темной
комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия
со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее
словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не
в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
Интерес его ко всему, что касалось русско-японских событий, простирался до того, что
в то время, когда для него наводили какую-нибудь путаную деловую справку, он слонялся из
комнаты в комнату, от стола к столу, и как только улавливал где-нибудь два
слова о войне, то сейчас же подходил и прислушивался
со своей обычной напряженной и глуповатой улыбкой.
У Григория был туман
в глазах. Не видя, кто стоит
в двери, выругался скверными
словами, оттолкнул человека
в сторону и убежал
в поле. А Матрёна, постояв среди
комнаты с минуту, шатаясь, точно слепая, протянув руки вперёд, подошла к койке и
со стоном свалилась на неё.
Вдруг дверь распахнулась,
в комнату ворвалась струя свежего морского воздуха, и высокий смуглый рыбак, волоча за собой мокрые разорванные сети, входит
в горницу
со словами...
Все забыли о Поэте. Он медленно поднимается
со своего места. Он проводит рукою по лбу. Делает несколько шагов взад и вперед по
комнате. По лицу его заметно, что он с мучительным усилием припоминает что-то.
В это время из общего говора доносятся
слова: «рокфор», «камамбер». Вдруг толстый человек,
в страшном увлечении, делая кругообразные жесты, выскакивает на середину
комнаты с криком...
Вошел он
в комнату, где сидели и гости и хозяева.
Со всеми поздоровавшись, поклонился он Дуне и весь побледнел. Сам ни словечка, стоит перед нею как вкопанный. Дуня слегка ему поклонилась и зарделась, как маков цвет. Постоял перед ней Самоквасов, робко, скорбно и страстно поглядел на нее, потом отошел
в сторону и вступил
в общий разговор. Аграфена Петровна улучила минуту и прошептала ему несколько
слов. Немного погодя сказала она Дуне...
Рад был такой чести Марко Данилыч; не веря глазам, бегом он выбежал из дома встречать знатную, почетную гостью и
слов придумать не мог, как благодарить ее. Только что вошла
в комнаты Марья Ивановна, вбежала радостная Дуня и
со слезами кинулась
в объятия нежданной гостьи.
«Провалился бы ты куда-нибудь
со всей твоей практикой!» — подумал я и едва удержался от желания сказать ему, что требую назад свое
слово не сражаться с ним, когда встретимся на войне, и махать саблей мимо. Энергически захлопнув за ним двери, я вернулся
в комнаты и почувствовал, что я даже совсем нездоров: меня знобило, и
в левом ухе стоял болезненно отзывавшийся
в мозгу звон.
— Вы удивляетесь, друзья мои, видя меня не одну… Но позвольте Арине проводить эту несчастную
в мою
комнату, а я вам тотчас расскажу
в коротких
словах ее страшную историю и объясню появление у вас
со мною… — заговорила Наталья Федоровна.
Слово"радикализм"он очень отчетливо произнес про себя, и взгляд его
со стальным отблеском остановился на портьере перегородки. Даже и это ему не нравилось, что жена его спала
в той же
комнате, где и сидела целые дни, где и принимала иногда гостей.
— Я вхожу сюда, — сказал Павел Петрович окружавшим его лицам, — не так, как входил
со мною
в Брюнне император Иосиф
в монастырь этих почтенных господ. Первое
слово императора было; «Эту
комнату взять для больных, эту — для госпитальной провизии». Потом он приказал привести к нему настоятеля монастыря, и когда тот явился, обратился к нему с вопросом: «Когда же вы удалитесь отсюда?» Я же, — заключил государь, — поступаю совершенно иначе, хотя я еретик, а Иосиф был римско-католический император.
Наконец они все четверо очутились у закрытых дверей кабинета императора. Архаров отворил дверь и
со словами: «пожалуйте, господа», отступил. Он вошел вслед за ними. Полициймейстер остался
в соседней
комнате.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах;
в то время, когда ораторские таланты так быстро развились
в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда
в самом аглицком клубе отвели особую
комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «
Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия;
в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников;
в то время, когда
со всех сторон появились вопросы (как называли
в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств,
в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились
в неописанном восторге.