Неточные совпадения
Вон
в доме первогильдейного купца,
в наугольной
комнате, примащивается старуха-мать поправить лампаду, горящую перед богатой божницей, сердито посматривая на лежанку, где заснула молодая ее
невестка, только что привезенная из Москвы.
Ну если бы вы, матушка, когда-нибудь опоздали к обеду, возвращаясь из Неклюдова, так досталось бы и вам и всем нам…» Не успела она кончить свое злобное шептанье, сидя с матерью
в соседней
комнате, как подлетела уже карета к крыльцу, фыркали усталые кони и целовал свою
невестку свекор, хваля молодых, что они не опоздали, и звучно раздавался его голос: «Мазан, Танайченок, кушанье подавать!»
Нашлась, однако, одна добрая душа, вдова Аксинья Степановна, по второму мужу Нагаткина, которая заступилась за Софью Николавну; но на нее так прогневались, что выгнали вон из
комнаты и окончательно исключили из семейного совета, и тут же получила она вдобавок к прежнему прозвищу «простоты сердечной» новое оскорбительное прозвище, которое и сохранилось при ней до глубокой старости; но добрая душа осталась, однако, навсегда благорасположенною к
невестке и гонимою за то
в семье.
Эти признаки были следующие:
в горнице Гордея Евстратыча по ночам горит огонь до второго и до третьего часу,
невестки о чем-то перешептываются и перебегают по
комнатам без всякой видимой причины, наконец, сама Татьяна Власьевна ходила к о.
На конце первой недели великого поста Илья Максимович, чувствуя себя гораздо лучше, так что мог бродить по
комнатам, и заметив по лицу Прасковьи Михайловны, что
в гостях хорошо, а дома лучше, благословил ее на возвратный путь. Собрались уже после обеда. «Смотри, душа моя, ночуй
в Люберцах, — говорил он, провожая
невестку, — а то
в Волчьих Воротах шалят».
— Батюшка! смилуйся! ты хмелен, ты мне по муже родитель; я от тебя этого стерпеть не могу! — говорила вдова, разжимая руку, захватившую свекровы волосы. Но Маркел Семеныч только крепче сжал стан
невестки и, тесно прижимаясь к ней всею фигурой, разом перенес
в комнату через подоконник свою ногу.
Маркел Семеныч только крепче обнял стан
невестки и, прошептав: «со мной — не с чужим», перенес
в комнату через подоконник свою ногу.
В самые густые сумерки к ней вошел Авенир. Он оглянулся по
комнате, повесил на колок фуражку, сел против
невестки на стул и подал ей на руке кисть винограда.