Неточные совпадения
—
Замок, конечно, сорван, а — кто виноват? Кроме пастуха да каких-нибудь старичков, старух, которые на печках смерти ждут, — весь мир виноват, от мала до велика. Всю деревню, с детями, с бабами, ведь не загоните
в тюрьму,
господин? Вот
в этом и фокус: бунтовать — бунтовали, а виноватых — нету! Ну, теперь идемте…
Только что храпенье Ильи Ильича достигло слуха Захара, как он прыгнул осторожно, без шума, с лежанки, вышел на цыпочках
в сени, запер
барина на
замок и отправился к воротам.
Да уж не
в подвалах ли Удольфского
замка,
господа?
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма
в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным
замком, а сам
барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся
в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего
господина в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами
замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что
в них прежде жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что
в их даже пароход скоро выстрелят, — и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел.
— А
господ червонных валетов честь честью свести
в чижовку и запереть на
замок!
Сундук этот стоял у него под кроватью и оберегаем был как зеница ока; и хотя все знали, что
в нем, кроме старых тряпиц, двух или трех пар изъянившихся сапогов и вообще всякого случившегося хламу и дрязгу, ровно не было ничего, но
господин Прохарчин ценил это движимое свое весьма высоко, и даже слышали раз, как он, не довольствуясь своим старым, но довольно крепким
замком, поговаривал завести другой, какой-то особенный, немецкой работы, с разными затеями и с потайною пружиною.
Приказчики разгоняли их, дубася по чем попало железными
замками, звали полицейских офицеров и солдат; но те и сами не знали,
в какую им сторону идти и брать ли этих
господ, от которых хотя и припахивало водкой, но которые по большей части одеты были прилично, называли себя дворянами или чиновниками и с примерным бескорыстием усердствовали
в разбитии дверей тех лавок, хозяева которых не успевали вовремя явиться на место.
Когда братья были наедине друг с другом, Иоле разрешено было звать старшего по имени и на «ты».
В присутствии же подчиненных они не допускали никогда этой вольности. Тут уже не было места «Танасио» и «Иоле»; тут были «
господин капитан» и «
господин поручик», произведенный
в этот чин за храброе дело похищения орудийных
замков на австрийском пароходе.
— Вот,
господин капитан… Я исполнил свой долг… «Они», те, которые там, на середине реки, они поневоле должны молчать с той минуты… Вот
замки,
господин капитан… от всех четырех орудий… A теперь разрешите мне пойти отдохнуть до утра…
в палатку… Я немного устал…
Едва только дверь захлопнулась за хозяевами и ключ повернулся
в замке снаружи (
господин Злыбин не забыл запереть Тасю на время своего отсутствия), больной Андрюша позвал к себе девочку.
— Кого я не знаю? Знаком мне и этот чудак, у которого рот почти всегда на
замке, а руки всегда настежь для бедняков. Вот вы,
господин шведский музыкант или что-нибудь помудрее, бог вас весть: вы даете с условием; а тот простак — лишь кивнул ему головой, и шелег
в шапке.
У подъемного моста, где были и ворота
в замок, на берегу Метты, кто-то легонько кряхтел и покашливал по временам, от страха ли, или, может, то был сторож, желая дать знать своему
господину, что он неусыпно исполняет обязанности свои.
Обитатели
замка провожали его, как будто вновь провожали на Русь своего молодого
господина. Долго стояли они на перекрестке дорог, пока он совсем скрылся из виду; долго еще были речи о нем
в благословенной семье.
Благополучно, хотя не без труда, добрели они до кирки, где дожидался слуга, начинавший уже беспокоиться, что
господин его замешкался. Здесь почерпнули из родника воды
в согнутое поле шляпы и дали выпить Густаву, ослабевшему от ходьбы. Прощаясь с Фрицем, он обнял его и просил докончить свое благодеяние, давая ему знать о том, что делается
в замке. Фриц обещал и сдержал свое слово.
То рыцари немецкие, искавшие иные опасностей, славы и награды небесной, другие добычи, земель и вассалов, наступили на нее, окрестили ее мечом и первые ознакомили бедных ее жителей с именем и правами
господина, с высокими
замками, данью и насилиями; то власти, ею управлявшие, духовные и светские, епископы и гермейстеры [Гермейстер — глава рыцарских орденов меченосцев и Тевтонского
в Ливонии (нем.).],
в споре за первенство свое, терзали ее на части.
— Благородный рыцарь,
господин повелитель мой, владетельный рыцарь Роберт Бернгард послал меня успокоить вас. Русские вчера обманули стражу нашу и вошли
в замок в нашей одежде. Их немного, всего одиннадцать человек.
Господин мой с рейтарами уже окружил их гораздо большим числом и просит вас не препятствовать ему
в битве, хотя они упорно защищаются, но он один надеется управиться с ними, — сказал рыцарям вошедший оруженосец.
— Аккредитованный погребщик его высокородия,
господина коменданта, — кричал
господин, поднимая вверх бутылку. И этот проскользнул
в замок. Однако ж не подумай, читатель мой, чтобы
в этот роковой день торжествовали только значительность сана, богатства, заслуги или услуги; нет! и дружба, бескорыстная, высокая дружба явила себя также во всем своем блеске.
Он было оробел, но тотчас же сообразил, как искуснее отделаться от допроса. Он понял, что Бернгард разыскивает Гритлиха, чтобы под своей охраной препроводить его назад
в замок. Это не входило
в расчеты подлого слуги не менее подлого
господина.
Он было оробел, то тотчас же сообразил, как искуснее отделаться от допроса. Он понял, что Бернгард разыскивает Гритлиха, чтобы под своей охраной препроводить его назад
в замок. Это не входило
в расчеты подлого слуги не менее подлого
господина.
Он состоял на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно за глаза, он честил бывшего своего
господина, а потому с удовольствием перешел на службу
в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как
в замке Вальден приходилось часто класть зубы на полку вместе с своим
господином с той разницей, что последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон-Ферзену.
Известие о смерти молодого
господина глубоко тронуло добрых обитателей
замка. Вспоминали его прекрасную наружность, прекрасную душу, его последнее посещение
замка, означенное разными делами добра, благословляли его за счастье, которым наслаждалось через него все семейство Фрица, вспоминали и отъезд молодого
господина в Московию…
— А я уже давно собирался к вам подойти,
господин Савин, — сказал он Николаю Герасимовичу, когда тот обратился к нему с каким-то незначительным вопросом, — но совестился и боялся вас обеспокоить.
В одесском
замке многие вами интересовались, да уж держали вас там больно строго.
— Русские еще не пришли,
господин пастор; а хотя бы и так, разве у вас нет друга ближе Алексеевича?
Замок, мне вверенный, крепок: клянусь богом сил, его возьмут разве тогда, когда
в преданном вам Вульфе не останется искры жизни. Но и тогда вы и фрейлейн Рабе безопасны, — прибавил он
в первый раз с особенным чувством, посмотря на нее. — Предлагаю вам квартиру бывшего коменданта, которую нынешний не хотел занять.
Он состоял на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно, за глаза, он честил бывшего своего
господина, а потому с удовольствием перешел на службу
в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как
в замке Вальден приходилось часто класть зубы на полку вместе со своим
господином, с той разницей, что последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон Ферзен.
—
В приходе Ренко-Мойс, — начал так Фриц свой рассказ, — неподалеку от развалин
замка, жила когда-то богатая Тедвен, знаете, та самая, которая сделала дочери на славу такое платье, что черт принужден был смеяться.
В этом
замке живали и наши святые рыцари, и злодеи русские, и монахи, и едва ли, наконец, не одна нечистая сила, — да простит мне
Господь! — вы хорошо знаете Ренко-Мойс, фрейлейн?
И огни горели
в замке — и горели
в замке огни — и далеко светились окна, навевая мысль о празднике, и все любезнее, все ниже, все веселее кланялся обезумевший
господин.
И каждый человек, как я это познал и увидел, был подобен тому богатому и знатному
господину, который устроил пышный маскарад
в замке своем и осветил
замок огнями; и съехались отовсюду странные маски, и, любезно кланяясь, приветствовал их
господин, тщетно вопрошая, кто это; и приходили новые, все более странные, все более ужасные, и все любезнее кланялся
господин, шатаясь от усталости и страха.