Неточные совпадения
Одна была фантазия Король Лир
в степи,
другая был квартет, посвященный памяти Баха.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом
в руке, пешеход
в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по
другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван —
в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по
степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки
в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Одессу звучными стихами
Наш
друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело
в том,
Что
степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви
в знойный день
Давать насильственную тень.
Часто вместе с
другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и с соседними куренями выступали они
в степи для стрельбы несметного числа всех возможных степных птиц, оленей и коз или же выходили на озера, реки и протоки, отведенные по жребию каждому куреню, закидывать невода, сети и тащить богатые тони на продовольствие всего куреня.
— Нынче безлесят Россию, истощают
в ней почву, обращают
в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С
другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
Проезжая эти пространства, где на далекое
друг от
друга расстояние разбросаны фермы, невольно подумаешь, что пора бы уже этим фермам и полям сблизиться так, чтобы они касались
друг друга, как
в самой Англии, чтоб соседние нивы разделялись только канавой, а не
степями, чтоб ни один клочок не пропал даром…
В другом действии два брата Зборовские, предводители казаков, воевавшие во славу короля и Польши
в татарских
степях, оскорбленные каким-то недостойным действием бесхарактерного Сигизмунда, произносят перед его троном пылкие речи, а
в заключение каждый из них снимает кривую саблю, прощается с нею и гордо кидает ее к ногам короля…
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал
в степь, и своими руками терзал — ничего не берет. У
других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
Положим, что
в настоящих лесных губерниях, при всем старании не так многочисленного их населения, лесу не выведут, но во многих
других местах, где некогда росли леса, остались голые
степи, и солома заменила дрова.
Тудаки водятся, то есть выводят детей, непременно
в степи настоящей, еще не тронутой сохою, [Есть охотники, которые утверждают противное, но я, убежденный примером
других птиц, не верю, чтобы дрофа вила гнездо и выводила детей
в молодых хлебах, но, вероятно, она немедленно перемещается туда с своими цыплятами] но летают кормиться везде: на залежи озими к хлебные поля.
Кречетка — настоящая коренная жительница
степей, и я никогда не видывал ее
в других местах.
Кроме известной дичи: тудаков, кроншнепов, стрепетов и
других,
в степях водятся звери и разные зверьки: белесоватая степная лиса, которая хуже мехом и меньше ростом лесной, красной лисицы, называемой огневка, зайцы, русаки и тумаки, которых охотники называют ковыльниками, хорьки, горностаи, ласки и карбыши.
В деревнях остаются только лошади отличные, почему-нибудь редкие и дорогие, лошади езжалые, необходимые для домашнего употребления, жеребята, родившиеся весной того же года, и жеребые матки, которых берут, однако, на дворы не ранее, как во второй половине зимы: все остальные тюбенюют, то есть бродят по
степи и, разгребая снег копытами, кормятся ветошью ковыля и
других трав.
Я убеждаюсь
в справедливости этого предположения тем, что почти всегда, объезжая весною разливы рек по долинам и болотам, встречал там кроншнепов, которые кричали еще пролетным криком или голосом, не столь протяжным и одноколенным, а поднявшись на гору и подавшись
в степь, на версту или менее, сейчас находил степных куликов, которые, очевидно, уже начали там хозяйничать: бились около одних и тех же мест и кричали по-летнему: звонко заливались, когда летели кверху, и брали
другое трелевое колено, звуки которого гуще и тише, когда опускались и садились на землю.
Стрепетиные гнезда и выводки попадаются охотникам очень редко, молодых же стрепетят я даже не нахаживал; вероятно оттого, что матка удаляется с детьми
в даль
степей, куда мне редко случалось ходить, гнезда я находил не так далеко от хлебных полей. предполагать, что стрепета разбиваются на пары, во-первых, потому, что никто никогда не замечал их токов, и, во-вторых, потому, что с весны почти всегда где поднимешь одного стрепета, там найдется и
другой.
Степь не была уже так хороша и свежа, как бывает весною и
в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметана
в стога, а по
другим местам она выгорела от летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как волны, по необозримой равнине;
степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется с молодыми детьми по низким ложбинкам, где трава выше и гуще.
— Да-с,
в этой
степи две; а потом у
другого хана, у Агашимолы, кой меня угонил от Отучева, мне еще две дали.
Особенно по вечерам, или даже когда среди дня стоит погода хорошая, жарынь,
в стану тихо, вся татарва от зною попадает по шатрам и спят, а я подниму у своего шатра полочку и гляжу на
степи…
в одну сторону и
в другую — все одинаково…
— Оспоривать с дубиной
в руках! — перебил дядя, — мы не
в киргизской
степи.
В образованном мире есть
другое орудие. За это надо было взяться вовремя и иначе, вести с графом дуэль
другого рода,
в глазах твоей красавицы.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по
степи, спрашивали у всех. Полковнику
другой же день обо всем рассказали, — а он
в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что —
в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Но чуть ли еще не тяжелей было, когда на бесконечной белой пелене снега ярко сияло солнце; так бы и улетел куда-нибудь
в эту
степь, которая начиналась на
другом берегу и расстилалась к югу одной непрерывной скатертью тысячи на полторы верст.
В отдаленных краях Сибири, среди
степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной
в городе,
другой на кладбище, — города, похожие более на хорошее подмосковное село, чем на город.
Чаще слышался шум, крик, гам, затевались истории; а вместе с тем, случалось, подметишь вдруг где-нибудь на работе чей-нибудь задумчивый и упорный взгляд
в синеющую даль, куда-нибудь туда, на
другой берег Иртыша, где начинается необъятною скатертью, тысячи на полторы верст, вольная киргизская
степь; подметишь чей-нибудь глубокий вздох, всей грудью, как будто так и тянет человека дохнуть этим далеким, свободным воздухом и облегчить им придавленную, закованную душу.
— Прежде всего — у нас вовсе нет конституции! Наши
степи вольны… как
степи, или как тот вихрь, который гуляет по ним из одного конца
в другой. Кто может удержать вихрь, спрашиваю я вас? Какая конституция может настигнуть его? — прервал он меня так строго, что я несколько смешался и счел за нужное извиниться.
— Извините, excellence, но я так мало посвящен
в пружины степной политики (la politique des steppes), что многого не могу уразуметь. Так, например, для чего вы вмешиваетесь
в дела
других? Ведь эти «
другие» суть служители того же бюрократического принципа, которого представителем являетесь и вы? Ибо, насколько я понимаю конституцию
степей…
По реке и окружающим ее инде болотам все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны вили свои гнезда и разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же, сейчас превращавшихся
в равнины, покрытые тучною травою, воздух оглашался
другими особенными свистами и голосами; там водилась во множестве вся степная птица: дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам жила бездна тетеревов; река кипела всеми породами рыб, которые могли сносить ее студеную воду: щуки, окуни, голавли, язи, даже кутема и лох изобильно водились
в ней; всякого зверя и
в степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный.
Меж явью и сном встало воспоминание о тех минутах
в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком
в окно, проносящееся среди песчаных
степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за
другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне,
в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
И вдруг,
в числе тридцати тысяч кибиток, они перешли на
другую сторону и потянулись по киргизской
степи к пределам прежнего отечества.
Сначала горы только удивили Оленина, потом обрадовали; но потом, больше и больше вглядываясь
в эту, не из
других черных гор, но прямо из
степи вырастающую и убегающую цепь снеговых гор, он мало-помалу начал вникать
в эту красоту и почувствовал горы.
То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по
степи далеко
друг от
друга, искали
в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил.
Любонька и Круциферский не могли не заметить
друг друга: они были одни, они были
в степи…
Степь, где паслись отары овец, превращается
в голодную толоку, на которой трава не вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани…
Другое дело верблюды, которыми пользуются
в степи как рабочей силой.
Этот род уженья бывает успешнее
в водах чистых и довольно быстро текущих, особенно
в реках степных, потому что
в степях более водится кобылки, чем
в других местах, и рыба привыкла к ней, часто попадающей
в воду.
Несчастливцев. Дорожный. Мы пешие путешественники. Это пальто — мой старый
друг и товарищ.
В непогоду я
в этом пальто бродил, как старый Лир, по
степям Новороссии. Часто
в бурную ночь я искал убежища, и меня принимали
в этом пальто, принимали чужие теплее, чем родные. Прощайте!
Как душно и уныло! Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же — небо, равнину, холмы… Музыка
в траве приутихла. Старички улетели, куропаток не видно. Над поблекшей травой, от нечего делать, носятся грачи; все они похожи
друг на
друга и делают
степь еще более однообразной.
Неудержимо потянула меня степь-матушка. Уехали мы со скорым поездом на
другое утро — не простился ни с кем и всю Москву забыл. Да до Москвы ли! За Воронежем
степь с каждым часом все изумруднее… Дон засинел… А там первый раз
в жизни издалека синь море увидал. Зимовник оказался благоустроенным. Семья Бокова приняла меня прекрасно… Опять я
в табунах — только уж не табунщиком, а гостем. Живу — не нарадуюсь!
Трое ворот вели из города: одни — на полдень,
другие — на север, а третьи — прямо
в орду, то есть
в сторону
степи.
Саженях
в пяти от нас земля на большом пространстве была покрыта толстым пластом чего-то густого, серого и волнообразного, похожего на весенний, уже начавший таять, снег. Только долго и пристально всматриваясь, можно было разобрать отдельные фигуры овец, плотно прильнувших одна к
другой. Их было тут несколько тысяч, сдавленных сном и мраком ночи
в густой, тёплый и толстый пласт, покрывавший
степь. Иногда они блеяли жалобно и пугливо…
Нам негде было укрыться. Вот стало темно, и шелест травы зазвучал громче, испуганно. Грянул гром — и тучи дрогнули, охваченные синим огнём. Крупный дождь полился ручьями, и один за
другим удары грома начали непрерывно рокотать
в пустынной
степи. Трава, сгибаемая ударами ветра и дождя, ложилась на землю. Всё дрожало, волновалось.
Справедливо, что возвышенное отрицательное выше возвышенного положительного; потому надобно согласиться, что «перевесом идеи над формою» усиливается эффект возвышенного, как может он усиливаться многими
другими обстоятельствами, напр., уединенностью возвышенного явления (пирамида
в открытой
степи величественнее, нежели была бы среди
других громадных построек; среди высоких холмов ее величие исчезло бы); но усиливающее эффект обстоятельство не есть еще источник самого эффекта, притом перевеса идеи над образом, силы над явлением очень часто не бывает
в положительном возвышенном.
Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий
в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и
друг степей калмык.
Выбрасывать вещи, очищать ранец
в тот день вошло
в моду. Когда мы сошли с места, на котором стояли, оно представлялось на темном фоне
степи правильным четырехугольником, пестрым от множества тряпок и
других вещей.
В городе я, как
в степи, — один. До монастыря тридцать три версты было, я сейчас же махнул туда, а на
другой день уже за службой стоял.
«Но скоро скуку пресыщенья
Постиг виновный Измаил!
Таиться не было терпенья,
Когда погас минутный пыл.
Оставил жертву обольститель
И удалился
в край родной,
Забыл, что есть на небе мститель,
А на земле еще
другой!
Моя рука его отыщет
В толпе,
в лесах,
в степи пустой,
И казни грозный меч просвищет
Над непреклонной головой;
Пусть лик одежда изменяет:
Не взор — душа врага узнает!
Сильно он закладывал, недели по две не
в своем виде бывал, ну, скучно
в другой раз
в степи-то, одурь возьмет, вот с девчонкой и возишься.
Она выслушала мои бредни и сказала, что и она тоже часто мечтает, но что ее мечтания
другого рода: она либо воображает себя
в степях Африки, с каким-нибудь путешественником, либо отыскивает следы Франклина на Ледовитом океане; живо представляет себе все лишения, которым должна подвергаться, все трудности, с которыми приходится бороться…
В гости я к тебе
Не один пришел:
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной,
Вдоль и поперек
С ней хотелося…
Раззудись, плечо,
Размахнись, рука!
Ты пахни
в лицо,
Ветер с полудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!
Зажужжи, коса,
Засверкай кругом!
Зашуми, трава
Подкошенная;
Поклонись, цветы,
Головой земле!
Некоторые привели мы выше, напр. описание
степи.
Другие можно видеть
в стихотворениях, помещенных
в конце этой книжки, особенно
в «Урожае», «Песне пахаря», «Что ты спишь, мужичок», «Светит солнышко» и др.
Удары грома, сотрясая
степь и небо, рокотали теперь так гулко и торопливо, точно каждый из них хотел сказать земле что-то необходимо нужное для неё, и все они, перегоняя один
другого, ревели почти без пауз. Раздираемое молниями небо дрожало, дрожала и
степь, то вся вспыхивая синим огнём, то погружаясь
в холодный, тяжёлый и тесный мрак, странно суживавший её. Иногда молния освещала даль. Эта даль, казалось, торопливо убегает от шума и рёва…
— Смешные они, те твои люди. Сбились
в кучу и давят
друг друга, а места на земле вон сколько, — он широко повел рукой на
степь. — И всё работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет
в нее и сгниет
в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком.