Неточные совпадения
Гордей Евстратыч был
вдовец, и весь
дом вела его мать, Татьяна Власьевна, высокая, ширококостная старуха раскольничьего склада; она строго блюла за порядком
в доме, и снохи ходили у ней по струнке.
— Полно, так ли? Ну всё равно. (
Дома старик говорил гораздо развязнее, чем
в гостях.) Вам, Владимир Сергеич, вероятно, небезызвестно, что я
вдовец, лишился жены; старшие детки
в казенных заведениях, а со мной только две меньшеньких, да свояченица живет, женина сестра, вот вы ее сейчас увидите. Да что ж это я вас ничем не потчую. Иван Ильич, распорядись, братец, насчет закуски… Какую вы водку предпочитать изволите?
Тетушка стала объяснять это безнравственностью и тем, что люди бога не боятся, но вдруг вспомнила, что ее брат Иван Иваныч и Варварушка — оба святой жизни — и бога боялись, а все же потихоньку детей рожали и отправляли
в воспитательный
дом; она спохватилась и перевела разговор на то, какой у нее когда-то женишок был, из заводских, и как она его любила, но ее насильно братья выдали за
вдовца иконописца, который, слава богу, через два года помер.
В селе Гаях,
в его каменном, крытом железом,
доме жила старуха мать, жена с двумя детьми (девочка и мальчик), еще сирота племянник, немой пятнадцатилетний малый, и работник. Корней был два раза женат. Первая жена его была слабая, больная женщина и умерла без детей, и он, уже немолодым
вдовцом, женился второй раз на здоровой, красивой девушке, дочери бедной вдовы из соседней деревни. Дети были от второй жены.
Прошло года три, мать Аксиньи Захаровны померла
в одночасье, остались
в дому отец, старый
вдовец, да сын, холостой молодец.
На другой день рано поутру Патап Максимыч собрался наскоро и поехал
в Вихорево. Войдя
в дом Ивана Григорьича, увидал он друга и кума
в таком гневе, что не узнал его. Воротясь из Осиповки,
вдовец узнал, что один его ребенок кипятком обварен, другой избит до крови. От недосмотра Спиридоновны и нянек пятилетняя Марфуша, резвясь, уронила самовар и обварила старшую сестру. Спиридоновна поучила Марфушу уму-разуму:
в кровь избила ее.
Другой хозяйки Ивану Григорьичу негде взять: родни только и есть, что Спиридоновна, а чужую
в дом ко
вдовцу зазорно вести.
Долго думала Дарья Сергевна, как бы делу помочь, как бы, не расставаясь с Дуней, год, два, несколько лет не жить
в одном
доме с молодым
вдовцом и тем бы заглушить базарные пересуды и пущенную досужими языками городскую молву. Придумала наконец.
Бродячие приживалки, каких много по городам, перелетные птицы, что век свой кочуют, перебегая из
дому в дом: за больными походить, с детьми поводиться, помочь постряпать, пошить, помыть, сахарку поколоть, — уверяли с клятвами, что про беспутную Даренку они вернехонько всю подноготную знают — ходит-де
в черном, а жизнь ведет пеструю; живет без совести и без стыдения у богатого
вдовца в полюбовницах.
Я стал его расспрашивать, откуда и как и что он, и скоро узнал, что он земляк мне, тульский, господский, из села Кирпичного, что у них земель мало стало и совсем хлеб рожать перестали земли с самой холеры, что их
в семье два брата, третий
в солдаты пошел, что хлеба до рождества недостает и живут заработками, что меньшой брат хозяин
в дому, потому что женатый, а сам он
вдовец; что из их сел каждый год сюда артели ямщиков ходят, что он хоть не езжал ямщиком, а пошел на почту, чтоб поддержка брату была, что живет здесь, слава богу, по сто двадцать рублей ассигнациями
в год, из которых сто
в семью посылает, и что жить бы хорошо, да «кульеры оченно звери, да и народ здесь все ругатель».
Варнак сказал правду: Петру Иннокентьевичу Толстых летом 186… года было около пятидесяти лет. Уже несколько лет, как он был
вдовцом и жил по зимам
в городе К., а летом на своей заимке
в высоком
доме, со своей дочерью Марией.
Он был
вдовец и жил со своей единственной дочерью Настей, хорошенькой блондинкой, с золотисто-льняными волосами, но каким-то не детским — ей шел пятнадцатый год — вдумчивым выражением миловидного личика,
в одном из обширных флигелей
дома графини на Поварской улице, близ Арбатских ворот.
Когда графине Клавдии или «Клодине», как звала ее графиня Анна Ивановна, было тринадцать лет,
в доме ее матери появилась княжна Зина, десятилетняя девочка, дочь покойного младшего брата графини, князя Сергея Несвицкого, умершего молодым
вдовцом.
Потчевание этими кубками
в домах женатых людей лежало на обязанности жены, у
вдовцов же — на взрослой старшей дочери. Неподнесение кубка считалось высшею степенью холодности приема.
Продавал, его один дворянин, имевший несчастье потерять жену, бывшую несколько лет сумасшедшею, а потому не только
дом, но все вещи, находившиеся
в нем, навевали на несчастного
вдовца, впавшего по смерти жены
в меланхолию, тажелое, гнетущее воспоминание.