Неточные совпадения
Поди ты сладь с человеком! не верит
в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо
создание поэта, ясное как
день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит
в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
Но там еще шаги ее были нерешительны, воля шатка; она только что вглядывалась и вдумывалась
в жизнь, только приводила
в сознание стихии своего ума и характера и собирала материалы;
дело создания еще не начиналось, пути жизни угаданы не были.
Я сохраню, впрочем, эти листки: может быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой! Творчество мое не ладит с пером. Не по натуре мне вдумываться
в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: мое
дело только видеть красоту — и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать ее
в создании…
И
в огромном
деле создания и охранения своего государства русский народ истощал свои силы.
Тут Творец, как и
в первые
дни творения, завершая каждый
день похвалою: «Хорошо то, что я сотворил», — смотрит на Иова и вновь хвалится
созданием своим.
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это
в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не
в этом
дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие
в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное
создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся
в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
Бог, когда мир создавал, то
в конце каждого
дня создания говорил: «Да, это правда, это хорошо».
— Не шутили!
В Америке я лежал три месяца на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что
в то же самое время, когда вы насаждали
в моем сердце бога и родину, —
в то же самое время, даже, может быть,
в те же самые
дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали
в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше
создание… Впрочем, вы видели.
— «И ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало
создания божия. Знаю твои
дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател, и ни
в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
Подсел и начал:"ах, тетенька! сто лет, сто зим! как деточки? что дяденька? неужто до сих пор грешите… ах, тетенька!"
В сущности, эта кличка до такой степени метко воспроизводила Парамонова
в перл
создания, что мне показалось даже странным, как это я давно не угадал, что Парамонов — тетенька; но офицер все
дело испортил тем, что, заметив успех своей клички, начал чересчур уж назойливо щеголять ею.
Помилуйте, человек, царь созданья, существо высшее, на них взирает, а им и
дела до него нет: еще, пожалуй, иной комар сядет на нос царю
создания и станет употреблять его себе
в пищу.
Ибо"такса"напоминает отчасти о социализме, отчасти о бывшем министре внутренних
дел Перовском и отчасти о водевилисте Каратыгине, который
в водевиле"Булочная"возвел учение о"таксе"
в перл
создания.
— Ее, кажется, зовут Полиною? Charmante реrsonne!.. [Прелестное
создание!.. (франц.)] О чем мы с вами говорили, барон? — продолжала Радугина. — Ах, да!.. Знаете ли, mon cousin, что вы очень кстати приехали? Мне нужна ваша помощь. Представьте себе! Monsier le baron [Господин барон (франц.)] уверяет меня, что мы должны желать, чтоб Наполеон пришел к нам
в Россию. Боже мой! как это страшно! Скажите, неужели мы
в самом
деле должны желать этого?
В самом
деле, Лизавета Ивановна была пренесчастное
создание.
Несколько нищих и увечных ожидали милости богомольцев; они спорили, бранились,
делили медные деньги, которые звенели
в больших посконных мешках; это были люди, отвергнутые природой и обществом (только
в этом случае общество согласно бывает с природой); это были люди, погибшие от недостатка или излишества надежд, олицетворенные упреки провидению;
создания, лишенные права требовать сожаления, потому что они не имели ни одной добродетели, и не имеющие ни одной добродетели, потому что никогда не встречали сожаления.
И
в самом
деле, что может противустоять твердой воле человека? — воля — заключает
в себе всю душу; хотеть — значит ненавидеть, любить, сожалеть, радоваться, — жить, одним словом; воля есть нравственная сила каждого существа, свободное стремление к
созданию или разрушению чего-нибудь, отпечаток божества, творческая власть, которая из ничего созидает чудеса… о если б волю можно было разложить на цифры и выразить
в углах и градусах, как всемогущи и всезнающи были бы мы!..
Спешим прибавить, что композитор может
в самом
деле проникнуться чувством, которое должно выражаться
в его произведении; тогда он может написать нечто гораздо высшее не только по внешней красивости, но и по внутреннему достоинству, нежели народная песня; но
в таком случае его произведение будет произведением искусства или «уменья» только с технической стороны, только
в том смысле,
в котором и все человеческие произведения, созданные при помощи глубокого изучения, соображений, заботы о том, чтобы «выело как возможно лучше», могут назваться произведениями искусства.;
в сущности же произведение композитора, написанное под преобладающим влиянием непроизвольного чувства, будет
создание природы (жизни) вообще, а не искусства.
Точно так же и с приговором эстетики о
созданиях природы и искусства: малейший, истинный или мнимый, недостаток
в произведении природы — и эстетика толкует об этом недостатке, шокируется им, готова забывать о всех достоинствах, о всех красотах: стоит ли ценить их,
в самом
деле, когда они явились без всякого усилия!
То есть они, собственно говоря, были. Я выбрал, как, мне показалось, наиболее подходящую из нескольких особ, занимающихся этим
делом в Петербурге, и начал усердно работать. Но, боже мой, как не похожа была эта Анна Ивановна на взлелеянное мною
создание, так ясно представлявшееся моим закрытым глазам! Она позировала прекрасно, она не шевелилась по часу и добросовестно зарабатывала свой рубль, чувствуя большое удовольствие от того, что ей можно было стоять на натуре
в платье и не обнажать своего тела.
Пришло мне тоже
в взбудораженную мою голову, что роли ведь теперь окончательно переменились, что героиня теперь она, а я точно такое же униженное и раздавленное
создание, каким она была передо мной
в ту ночь, — четыре
дня назад…
Поэтому первую часть я посвящаю биографическим подробностям героев ташкентства, а во второй — на сцену явится самое «ташкентское
дело»,
в создании которого примут участие действующие лица первой части.
— Началась, — говорит, — эта дрянная и недостойная разума человеческого жизнь с того
дня, как первая человеческая личность оторвалась от чудотворной силы народа, от массы, матери своей, и сжалась со страха перед одиночеством и бессилием своим
в ничтожный и злой комок мелких желаний, комок, который наречён был — «я». Вот это самое «я» и есть злейший враг человека! На
дело самозащиты своей и утверждения своего среди земли оно бесполезно убило все силы духа, все великие способности к
созданию духовных благ.
Я говорил Гоголю после, что, слушая «Мертвые души»
в первый раз, да хоть бы и не
в первый, и увлекаясь красотами его художественного
создания, никакой
в свете критик, если только он способен принимать поэтические впечатления, не
в состоянии будет замечать какие-нибудь недостатки; что если он хочет моих замечаний, то пусть даст мне чисто переписанную рукопись
в руки, чтоб я на свободе прочел ее и, может быть, не один раз; тогда
дело другое.
В «Юрии Милославском» большая часть сцен написана с увлекательною живостью, и все лица, кроме героя и героини романа, особенно там, где
дело идет о любви (самое мудреное
дело в народном русском романе) — лица живые, характерные, возбуждающие более или менее сочувствие
в читателях всех родов; лицо же юродивого, Мити, явление исключительно русское, выхваченное из народной жизни, стоит выше всех и может назваться художественным
созданием; оно написано с такою сердечною теплотою, которая проникает
в душу каждого человека, способного к принятию такого рода впечатлений.
Эта Груша, крестьянская девочка,
в самом
деле была весь свой век игрушечкою своей барышни и барыни, а барышня и барыня, [загубившие ее век,] были,
в сущности, совершенно невинные, добрые
создания, которые никогда бы не согласились мучить и губить людей: они могли только играть, забавляться ими.
Поэтому и
в окончательном отношении к учению Федорова ощущается невольная противоречивость: при всей неприемлемости, даже чудовищности «проекта» он не может быть и просто отринут, ибо с ним связано нечто интимное и нужное [Невольно напрашивается на сопоставление с федоровским «проектом общего
дела» эсхатологическая мечта Скрябина о
создании мистерии, вернее, о художественной подготовке такого мистериального действа, которое должно положить конец этому зону и явиться гранью между двумя космическими периодами.
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о том, что
в творении мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «
в начале» и
в течение шести
дней, причем общее творение соответствует
созданию в уконемеона-матери бытия, а второе — выявление всего, находившегося
в состоянии меональной аморфности.
А труды эти были еще не все исчислены: у нее еще был supplément [Дополнение (франц.).] моего
дня, который она оставляла pour la bonne bouche. [На закуску (франц.).] Supplément этот заключался
в том, что
в восьмом часу к нам будет ежедневно заходить дочь моего профессора Ивана Ивановича, молодая девушка Хариточка, о которой maman отозвалась с необыкновенною теплотою, как о прелестнейшем во всех отношениях
создании.
Творческое горение, творческий взлет всегда направлены на
создание новой жизни, нового бытия, но
в результате получаются охлажденные продукты культуры, культурные ценности, книги, картины, учреждения, добрые
дела.
— Верьте мне, — говорил ему Усатин перед их уходом из трактира, положа локти на стол, весь распаленный своими новыми планами. — Верьте мне. Ежели у человека, пустившегося
в дела, не разовьется личной страсти к
созданию новых и новых рынков, новых источников богатства, — словом, если он не артист
в душе, он или фатально кончит совсем пошлым хищничеством, или забастует — так же пошло — и будет себе купончики обрезывать.
И тем разительнее выходил контраст между Подколесиным и Большовым. Такая бытовая фигура, уже без всякой комической примеси, появилась решительно
в первый раз, и
создание ее было
делом совершенно нового понимания русского быта, новой полосы интереса к тому, что раньше не считалось достойным художественной наблюдательности.
— На отдых, — говорил он, — Пан Буг дал человеку ночь. Задернет полог у неба — и все
создание закрывает глаза, отдернет занавеску небесную — и засветит солнышко, человеку треба работать
в поте лица. Не
в черед другим
дням воскресенье: шесть
дней делай, седьмой Господу Богу.
«Слово и
дело» было
созданием Великого Петра и являлось, при его крутых преобразованиях, крайней для него необходимостью. Почти во все свое царствование он не мог быть спокоен. Тайная крамола не дремала и старалась подточить
в зародыше то, что стоило Великому императору много трудов и много денег. Таким образом насилие порождало насилие. Да и
в нравах того века это было
делом весьма естественным.
Но ветреник
в делах сердечных был совсем другой
в делах государственных, и если б порывы пламенной души его не разрушали иногда
созданий его ума, то Россия имела бы
в нем одного из лучших своих министров.
Это было плешивенькое, коренастое
создание, вечно
в форменном с гербовыми пуговицами сюртуке и
в мухояровых панталонах. Добрейший был человек, всякому старался услужить, а к службе до того был усерден, что хворал только
в табельные
дни. Что всего замечательнее — не пил.
Каждый
день в роскошный дом Геркулесовой собирался все больший и больший круг не только «полусвета», но прямо «погибших, но милых
созданий», более низшего разбора, являвшихся со своими сожителями, именуемыми на их языке «марьяжными».
Только теперь, у нас, здесь, мы работаем не для своего или чужого обогащения, а
в самом труде своем работаем над
созданием новой, еще не виданной на земле жизни;
в первый раз труд сам по себе становится великим общественным
делом.