Неточные совпадения
Уже несколько дней графиня Лидия Ивановна находилась
в сильнейшем
волнении. Она узнала, что Анна с Вронским
в Петербурге. Надо было спасти Алексея Александровича от свидания с нею, надо было спасти его даже от мучительного знания того, что эта ужасная женщина находится
в одном
городе с ним и что он каждую минуту может встретить ее.
«
В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над
городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала
в нем такого
волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное
в том, что неиспытанное
волнение это возбуждала женщина, о которой он думал не лестно для нее.
Наутро опять жизнь, опять
волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например, народы из Африки
в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь народов, разоряет
города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
В другом месте видел Райский такую же, сидящую у окна, пожилую женщину, весь век проведшую
в своем переулке, без суматохи, без страстей и
волнений, без ежедневных встреч с бесконечно разнообразной породой подобных себе, и не ведающую скуки, которую так глубоко и тяжко ведают
в больших
городах,
в центре дел и развлечений.
Начал чтение, сейчас после панихиды, отец Иосиф; отец же Паисий, сам пожелавший читать потом весь день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и чем далее, тем более, и
в монастырской братии, и
в прибывавших из монастырских гостиниц и из
города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и «неподобающее» даже
волнение и нетерпеливое ожидание.
Наибольшее
волнение в городе было вызвано его письмом о вечере
в местном клубе, куда были допущены гимназисты.
— Милости просим, Галактион Михеич, — заговорила она, подавляя невольное
волнение. — Вы это очень хорошо сделали, что приехали к нам на свадьбу. Я даже не знала, что вы
в городе.
Все было тихо и спокойно
в городе и
в нашем доме, как вдруг последовало событие, которое не само по себе, а по впечатлению, произведенному им на всех без исключения, заставило и меня принять участие
в общем
волнении.
Но вот наступает воскресенье; весь
город с раннего утра
в волнении, как будто томим недугом.
За ночь слухи о том, что с поездом прибыл странный незнакомец, намерения которого возбудили подозрительность м-ра Дикинсона, успели вырасти, и на утро, когда оказалось, что у незнакомца нет никаких намерений и что он просидел всю ночь без движения,
город Дэбльтоун пришел
в понятное
волнение.
В Оренбурге оказалось
волнение; казаки с угрозами роптали; устрашенные жители говорили о сдаче
города.
Судебный следователь. Да, вы не рассмотрели от весьма понятного
волнения. Хорошо-с. Ну-с, а почему, позвольте узнать, от вас ежемесячно была посылка денег
в Саратов,
в тот самый
город,
в котором проживал ваш первый муж?
И
в это-то время Софокл ставит на сцену своего «Эдипа-царя». Трагедия разыгрывается на фоне моровой язвы, посетившей
город Эдипа Фивы. С глубоким
волнением должен был слушать зритель рыдания хора, вызванные скорбью, столь близкою и ему самому.
Меж тем
в доме
волнение стало уже успокоиваться и водворялся порядок: вскрытые и описанные тела Бодростина и Ларисы были одеты и покрыты церковными покровами; к вечеру для них из
города ожидались гробы; комната,
в которой лежал труп самоубийцы, была заперта, а
в открытой зале над телом убитого уже отслужили панихиду, и старый заштатный дьякон,
в старом же и также заштатном стихаре, читал псалтырь.
Известный немецкий писатель Архенгольц приехал
в Ливорно через несколько дней после арестования принцессы и отхода русской эскадры и еще застал весь
город в сильном
волнении по поводу захвата знатной дамы, которую
город Ливорно считал своею гостьей.
Этого свидания я поджидал с радостным
волнением. Но ни о какой поездке я не мечтал. До зимы 1852–1853 года я жил безвыездно
в Нижнем; только лето до августа проводил
в подгородной усадьбе. Первая моя поездка была
в начале той же зимы
в уездный
город,
в гости, с теткой и ее воспитанницей, на два дня.
По всему
городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от
волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел
в сарай и повесился. Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал
в присутствии...
Архиепископ Феофил, с священниками семи церквей и с прочими сановными мужами, поехали на поклон и просьбу к великому князю по общему приговору народа, но когда посольство это вернулось назад без успеха,
волнения в городе еще более усилились.
Донесения полиции говорили о скрытом и необъяснимом
в нескольких пунктах
города волнении, но приписывали его сильному впечатлению, произведенному смертью Александра Павловича.
Архиепископ Феофил со священниками семи церквей и с прочими сановными мужами поехали на поклон и просьбу к великому князю по общему приговору народа, но когда посольство это вернулось назад без успеха,
волнения в городе еще более усилились.
В самой темнице
волнение было еще сильнее, чем по дорогам и
в городе.
Во все эти дни он не появлялся, сам Норден с его смехом и анекдотами находился
в городе, а без него некому было шуметь — и чувство тишины было так сильно, как будто во всем мире прекратились внезапно всякое
волнение, крик и голоса.
Словно провозвестники грядущего великого торжества, стали появляться какие-то посланцы с записками, очаровательно вкусные торты, приехала портниха и спряталась с мамой
в спальне, потом приехали два какие-то господина, потом еще господин, потом дама — очевидно, весь
город находился
в волнении.
Очевидно, что еще менее надо было ожидать
волнения в народе, ежели бы, после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или по крайней мере вероятно, ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег, и прямо объявил бы народу, что
город оставляется.