Неточные совпадения
—
В Париж и
в Гейдельберг. [Гейдельберг —
город на юго-западе Германии, где находился старейший германский университет (основан
в 1386 году).]
Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся
в каком-то чужом, темном и враждебном месте. Опять горела на
западе в сизых нагроможденных тяжелых тучах красно-янтарная заря, и опять Ромашову чудился далеко за чертой горизонта, за домами и полями, прекрасный фантастический
город с жизнью, полной красоты, изящества и счастья.
Живёт
в небесах
запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а на востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на
город идут серые тени, он сжимается
в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен
в омут холодной жуткой тьмы.
Четыре фигуры, окутанные тьмою, плотно слились
в одно большое тело и долго но могут разъединиться. Потом молча разорвались: трое тихонько поплыли к огням
города, один быстро пошел вперед, на
запад, где вечерняя заря уже погасла и
в синем небе разгорелось много ярких звезд.
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там, на
западе, опускается
в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь неба и веселый блеск звезд, играющих
в нем. Вдали,
в темной массе
города, невидимая рука сеяла огни, а здесь
в молчаливом покое стоял лес, черной стеной вздымаясь до неба… Луна еще не взошла, над полем лежал теплый сумрак…
Кончилось тем, что «приупадавший» дом Долинских упал и разорился совершенно. Игнатий Долинский покушал спелых дынь-дубровок, лег соснуть, встал часа через два с жестокою болью
в желудке, а к полуночи умер. С него распочалась
в городе шедшая с северо-запада холера. Ульяна Петровна схоронила мужа, не уронив ни одной слезы на его могиле, и детям наказывала не плакать.
Он был простосердечен и умел сообщать свое оживление другим. Моя сестра, подумав минуту, рассмеялась и повеселела вдруг, внезапно, как тогда на пикнике. Мы пошли
в поле и, расположившись на траве, продолжали наш разговор и смотрели на
город, где все окна, обращенные на
запад, казались ярко-золотыми оттого, что заходило солнце.
Здесь был Себех, чтимый
в Фаюмэ под видом крокодила, и Тоот, бог луны, изображаемый как ибис,
в городе Хмуну, и солнечный бог Гор, которому
в Эдфу был посвящен копчик, и Баст из Бубаса, под видом кошки, Шу, бог воздуха — лев, Пта — апис, Гатор — богиня веселья — корова, Анубис, бог бальзамирования, с головою шакала, и Монту из Гормона, и коптский Мину, и богиня неба Нейт из Саиса, и, наконец,
в виде овна, страшный бог, имя которого не произносилось и которого называли Хентиементу, что значит «Живущий на
Западе».
Разрезав
город, река течет к юго-западу и теряется
в ржавом Ляховском болоте; ощетинилось болото темным ельником, и уходит мелкий лес густым широким строем
в серовато-синюю даль. А на востоке, по вершинам холмов, маячат
в бледном небе старые, побитые грозами деревья большой дороги
в губернию.
Трое честно пали
в бою с людьми литовскими, четвертый живьем погорел, когда поляки Китай и Белый
город запалили, а пятый перекинулся ко врагам русской земли, утек за рубеж служить королю польскому, и не стало вестей о нем.
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к
западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается
в сумерках на самый шумный
город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
— Вот так
в случае и весь
город запалим! Пусть москвитяне поживятся головнями нашими вместо золота! — раздавались со всех сторон возгласы.
Третья, могилёвская, должна была собраться у Черноручья, утвердиться
в Могилёвском уезде,
в лесистой местности между Кручею и Полесьем и, возмутив околицы Бобрского и Толочинского приходов, действовать на северо-западе от Могилёва. Ходили слухи, что две эти шайки, подняв население, должны были соединиться и начать военные действия нападением на
город Сенно.
Довудцы, — как мы сказали, — притаились
в своих гнездах или уехали
в город, иные пробирались лесами на
запад.
— Вот так
в случае и весь
город запалим! Пусть московитяне поживятся головнями нашими вместо золота! — раздавались со всех сторон возгласы.
— Помните, милые дети, — говорил он с несколько польским акцентом, — Королевство Польское тянется с
запада от границ Пруссии и Австрии до Днепра
в разрезе
города Смоленска, с севера на юг от Балтийского моря до Карпатских гор и с юго-запада от границ немецкой Австрии до Киевской губернии включительно.
Всем досужим людям Старого
Города и
в мысль не
западало, что Глаша не сжилась ни с чем и ни с кем не слюбилась, что она, как Галатея, лишь ждет одного одухотворящего прикосновения, и все дело теперь только
в том, кто принесет прекрасному мрамору эту душу: эллин, жид или самарянин?
Вот как характеризует Маркс стремление к объединению и освобождению славян: «Зародилось
в рабочих кабинетах некоторых славянских дилетантов исторической науки то смехотворное антиисторическое движение, которое замышляло не что иное, как подчинение цивилизованного
Запада варварскому Востоку; подчинение
города деревне; торговли, промышленности, науки — примитивной агрикультуре славянских крепостных.