Неточные совпадения
Пока старик бормотал это, они въехали
в двадцативерстный волок. Дорога пошла сильно песчаная. Едва вытаскивая ноги, тащили лошаденки, шаг за шагом, тяжелый тарантас. Солнце уже было совсем низко и бросало длинные тени
от идущего по сторонам высокого, темного леса, который впереди открывался какой-то бесконечной декорацией. Калинович, всю дорогу
от тоски и
от душевной муки не спавший, начал чувствовать, наконец, дремоту; но
голос ямщика все еще продолжал ему слышаться.
Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще
в саду до него из комнаты доносились незнакомые звуки… виолончель не виолончель… Он ближе… поет мужской
голос, и какой
голос! звучный, свежий, который так, кажется, и просится
в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе: оно замерло, заныло
от тоски, зависти, ненависти,
от неясного и тяжелого предчувствия. Александр вошел
в переднюю со двора.
„А тех, которые любят друг друга“, — запела молочная красавица
голосом,
в котором с первого звука зазвенели слезы — „тех Ты соедини и не разлучай никогда
в жизни. Избави их
от несносной
тоски друг о друге; верни их друг к другу все с той же любовью. О, пошли им, пошли им любовь Ты до века! О, сохрани их
от страстей и соблазнов, и не попусти одному сердцу разбить навеки другое!“
И ночью, заслышав издали тихий неуверенный вой, холодеет он
от смертельной
тоски: что-то созвучное своей доле слышит он
в одиноком, злом и скорбном
голосе лесного, несчастного, всеми ненавидимого зверя.
Сотни мужчин,
от древних старцев, клавших на ночь свои зубы
в стакан с водой, до мальчишек, у которых
в голосе бас мешается с дискантом, штатские, военные, люди плешивые и обросшие, как обезьяны, с ног до головы шерстью, взволнованные и бессильные, морфинисты, не скрывавшие перед ней своего порока, красавцы, калеки, развратники,
от которых ее иногда тошнило, юноши, плакавшие
от тоски первого падения, — все они обнимали ее с бесстыдными словами, с долгими поцелуями, дышали ей
в лицо, стонали
от пароксизма собачьей страсти, которая — она уже заранее знала — сию минуту сменится у них нескрываемым, непреодолимым отвращением.
Ванок и лучшие
голоса все более напрягаются, как бы желая погасить синие огни гниения, чадные слова, а люди все больше стыдятся повести о любовной
тоске, — они знают, что любовь
в городе продается по цене
от гривенника, они покупают ее, болеют и гниют
от нее, — у них уже твердо сложилось иное отношение к ней.
Но когда мы дошли почти до того места, где я поднял письмо и где кончалась дорожка, m-me M* вдруг остановилась и слабым, замиравшим
от тоски голосом сказала, что ей хуже, что она пойдет домой. Но, дойдя до решетки сада, она остановилась опять, подумала с минуту; улыбка отчаяния показалась на губах ее, и, вся обессиленная, измученная, решившись на все, покорившись всему, она молча воротилась на первый путь,
в этот раз позабыв даже предупредить меня…