Неточные совпадения
Вокруг вились
пчелы и жалили его
в голову.
Цветущие липы осеняли светлый пруд, доставлявший боярину
в постные дни обильную пищу. Далее зеленели яблони, вишни и сливы.
В некошеной траве пролегали узенькие дорожки. День был жаркий. Над алыми цветами пахучего шиповника кружились золотые жуки;
в липах жужжали
пчелы;
в траве трещали кузнечики; из-за кустов красной смородины большие подсолнечники подымали широкие
головы и, казалось, нежились на полуденном солнце.
Мне нравилось бывать
в церквах; стоя где-нибудь
в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас — он точно плавится
в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями на серый каменный пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли
в синеватом воздухе, точно золотые
пчелы, а
головы женщин и девушек похожи на цветы.
Жужжали
пчелы, звук этот вливался
в грудь,
в голову и, опьяняя, вызывал неожиданные мысли.
Вот извольте посмотреть, — прибавил он, оттыкая одну из ближайших колодок и заглядывая
в отверстие, покрытое шумящей и ползающей
пчелой по кривым вощинам: — вот эта молодая; она видать,
в голове у ней матка сидит, а вощину она и прямо и
в бок ведет, как ей по колодке лучше, — говорил старик, видимо увлекаясь своим любимым предметом и не замечая положения барина: — вот нынче она с калошкой идет, нынче день теплый, всё видать, прибавил он, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую
пчелу, и потом огребая грубой ладонью несколько
пчел с морщинистого затылка.
Пчелы не кусали его; но зато Нехлюдов уж едва мог удерживаться от желания выбежать из пчельника:
пчелы местах
в трех ужалили его и жужжали со всех сторон около его
головы и шеи.
— Да чтò ж? Известно, батюшка, Дутловы люди сильные; во всей вотчине почитай первый мужик, — отвечала кормилица, поматывая
головой. — Летось другую связь из своего леса поставил, господ не трудили. Лошадей у них, окромя жеребят да подростков, троек шесть соберется, а скотины, коров да овец как с поля гонят, да бабы выйдут на улицу загонять, так
в воротах их-то сопрется, что беда; да и пчел-то колодок сотни две, не то больше живет. Мужик оченно сильный, и деньги должны быть.
— Какие? — переспросил он, крепко потирая лоб рукой. — Забыл я. Ей-богу, забыл! Погоди, может, вспомню. У меня их всегда
в башке — как
пчёл в улье… так и жужжат! Иной раз начну сочинять, так разгорячусь даже… Кипит
в душе, слёзы на глаза выступают… хочется рассказать про это гладко, а слов нет… — Он вздохнул и, тряхнув
головой, добавил: —
В душе замешано густо, а выложишь на бумагу — пусто…
Итак… начинается… Великий исход молодых сил из привилегированных классов навстречу народу, навстречу новой истории… И целый рой впечатлений и мыслей поднялся
в моей
голове над этим эпизодом, как рой золотых
пчел в солнечном освещении… Когда, вернувшись, я рассказал о своей встрече ближайшим товарищам, это вызвало живые разговоры. Итак, N уже выбрал свою дорогу. Готов ли он? Готовы ли мы или не готовы? Что именно мы понесем народу?..
Я с грустью перечитывал эти слова. Мне было шестнадцать лет, но я уже знал, как больно жалит
пчела — Грусть. Надпись
в особенности терзала тем, что недавно парни с «Мелузины», напоив меня особым коктейлем, испортили мне кожу на правой руке, выколов татуировку
в виде трех слов: «Я все знаю». Они высмеяли меня за то, что я читал книги, — прочел много книг и мог ответить на такие вопросы, какие им никогда не приходили
в голову.
Так, вероятно,
в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так
в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила
пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую
голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его
в пустыню.