Неточные совпадения
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая,
в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам
в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло,
голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более
голым певицам.
Все ряды противоположных
лож с сидящими и стоящими за ними фигурами, и близкие спины, и седые, полуседые, лысые, плешивые и помаженные, завитые
головы сидевших
в партере — все зрители были сосредоточены
в созерцании нарядной,
в шелку и кружевах, ломавшейся и ненатуральным голосом говорившей монолог худой, костлявой актрисы. Кто-то шикнул, когда отворилась дверь, и две струи холодного и теплого воздуха пробежали по лицу Нехлюдова.
Облокотясь на бархат
ложи, девушка не шевелилась; чуткая, молодая жизнь играла
в каждой черте ее смуглого, круглого, миловидного лица; изящный ум сказывался
в прекрасных глазах, внимательно и мягко глядевших из-под тонких бровей,
в быстрой усмешке выразительных губ,
в самом положении ее
головы, рук, шеи; одета она была прелестно.
R-13, бледный, ни на кого не глядя (не ждал от него этой застенчивости), — спустился, сел. На один мельчайший дифференциал секунды мне мелькнуло рядом с ним чье-то лицо — острый, черный треугольник — и тотчас же стерлось: мои глаза — тысячи глаз — туда, наверх, к Машине. Там — третий чугунный жест нечеловеческой руки. И, колеблемый невидимым ветром, — преступник идет, медленно, ступень — еще — и вот шаг, последний
в его жизни — и он лицом к небу, с запрокинутой назад
головой — на последнем своем
ложе.
Козленев опустил
голову на перегородку
в соседнюю
ложу.
Перед
ложей губернатора Калиновича встретил сам полицеймейстер и хотел было отворить
в нее дверь, но вице-губернатор отрицательно мотнул
головой и прошел
в кресла.
Не успела Марья Николаевна выговорить это последнее слово, как наружная дверь действительно растворилась наполовину — и
в ложу всунулась
голова красная, маслянисто-потная, еще молодая, но уже беззубая, с плоскими длинными волосами, отвислым носом, огромными ушами, как у летучей мыши, с золотыми очками на любопытных и тупых глазенках, и с pince-nez на очках.
Голова осмотрелась, увидала Марью Николаевну, дрянно осклабилась, закивала… Жилистая шея вытянулась вслед за нею…
Марья Николаевна навела лорнетку на сцену — и Санин принялся глядеть туда же, сидя с нею рядом,
в полутьме
ложи, и вдыхая, невольно вдыхая теплоту и благовоние ее роскошного тела и столь же невольно переворачивая
в голове своей все, что она ему сказала
в течение вечера — особенно
в течение последних минут.
Валерьян был принят
в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать
в разных обществах, как с него снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели
в самую
ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали
голову пеплом, плевали даже на
голову, заставляли его кланяться
в ноги великому мастеру, который при этом,
в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя одежда из тонкого полотна, — уложила на низком
ложе и села на пол у его
голых ног, босая,
в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой
в горах странно-цветущей долины.
Начался третий акт. Занавес поднялся… Елена дрогнула при виде этой постели, этих завешенных гардин, стклянок с лекарством, заслоненной лампы… Вспомнилось ей близкое прошедшее… «А будущее? а настоящее?» — мелькнуло у ней
в голове. Как нарочно,
в ответ на притворный кашель актрисы раздался
в ложе глухой, неподдельный кашель Инсарова… Елена украдкой взглянула на него и тотчас же придала своим чертам выражение безмятежное и спокойное; Инсаров ее понял и сам начал улыбаться и чуть-чуть подтягивать пению.
В антракт Тургенев выглянул из
ложи, а вся публика встала и обнажила
головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли
в сад. Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего
в народ, как
в Саратове провожали меня на войну, и вдруг обратился к Кичееву...
Тот кивнул ей,
в свою очередь,
головой и через несколько минут вошел к ней
в ложу.
Янсутский пожал их и, заметно оставшись очень доволен этим, вышел с некоторою гордостью на средний проход, где, приостановившись, взглянул на одну из бельэтажных
лож,
в которой сидела одна-одинехонька совершенно бабочке подобная дама, очень богато разодетая, с целым ворохом волос на
голове, с лицом бледным и матовым, с светлыми, веселыми глазками и с маленьким, вздернутым носиком.
В темноте
ложи он беззвучно опустился к ее ногам и прижал к губам край ее платья. И царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания. Опустив руку на его курчавую жесткую
голову, царица произнесла...
Она дала наконец собственные деньги, но заставила Пселдонимова выпить такую чашу желчи и оцта, что он, уже неоднократно вбегая
в комнатку, где приготовлено было брачное
ложе, схватывал себя молча за волосы и бросался
головой на постель, предназначенную для райских наслаждений, весь дрожа от бессильной злости.
Елена легла на низкое
ложе, и сладостные мечтания проносились
в ее
голове, — мечтания о безгрешных ласках, о невинных поцелуях, о нестыдливых хороводах на орошенных сладостной росой лугах, под ясными небесами, где сияет кроткое и благостное светило.
Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала
в одной руке чашу с ядом, а
в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит
голову на
ложе Куршуд-бека.
Вечером я попал
в оперу, с бывшей московской примадонной Фриччи Баральди, и с галереи верхнего яруса увидал
в крайней
ложе бельэтажа седую
голову Тургенева. Он стоял позади стула г-жи Виардо. Тут сидело все ее семейство. И я
в первый и
в последний раз
в жизни видел ее. Она уже смотрела пожилой женщиной и поражала своей типичной некрасивостью.
Скоро стало мне очень плохо. Меня уложили
в клети, на дощатом помосте, покрытом войлоком. Как только я опускал
голову на свое
ложе, оно вдруг словно принималось качаться подо мною, вроде как лодка на сильной волне, и начинало тошнить. Тяжко рвало. Тогда приходил из избы Петр, по-товарищески хорошо ухаживал за мною, давал пить холодную воду, мочил ею
голову. Слышал я, как
в избе мужики пьяными голосами говорили обо мне, восхваляли, — что вот это барин, не задирает перед мужиками коса, не гордый.
В двух
ложах даже женские
головы, повязанные платками.
Но странная вещь. Когда глаза молодого офицера остановились на
ложе,
в которой сидела молодая женщина, ему показалось, что она сделала как бы совершенно незаметное движение удовольствия, тотчас же сдержанное и чуть-чуть кивнула
головой.
Все эти вопросы лишь на мгновение мелькнули
в голове молодого человека, так как когда он самодовольно ответил на последний знак, дама
в ложе, видимо, обрадовалась, что ее поняли.
Она была без шляпки и вошла
в ложу в широком плаще с капюшоном, который и был накинут на
голову.
Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку
в облитой перчатке на край ее
ложи, тряхнул ей
головой и наклонясь спросил что-то, указывая на Наташу.
Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных
голов в партере, то на оголенных женщин
в ложах,
в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихою и спокойною улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из
ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу
в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру,
в котором она находилась. Всё, что́ происходило перед нею, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей
в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
Как только поднялась занавесь,
в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые,
в мундирах и фраках, все женщины
в драгоценных каменьях на
голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.