Неточные совпадения
Но
в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило
в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют
сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
Кити поняла, что сказанное ею
в сердцах слово о неверности мужа и об унижении до
глубины сердца поразило бедную сестру, но что она прощала ей.
Что до меня, то наше начало — мое и Ассоль — останется нам навсегда
в алом отблеске парусов, созданных
глубиной сердца, знающего, что такое любовь.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до
глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества
в другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя
в общем мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему
сердце пронзиль».
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот
сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не
в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее
глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…
В вашем покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется
глубина собственного
сердца, и тогда весь мир упадет перед вами на колени, как падаю я…
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на
сердце… поднял глаза к небу — но и
в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и
в этой темной, холодной
глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Испорченный наследственным барством и эгоизмом философа и писателя, дорожащего прежде всего благоприятными условиями для своего умственного творчества и писательства, я мало делал по сравнению с этими людьми для осуществления праведной жизни, но
в глубине своего
сердца я мечтал о том же, о чем и они.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай
в душевной
глубинеИ всходят и зайдут оне. //..........
Как
сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь. //..........
Лишь жить
в самом себе умей:
Есть целый мир
в душе твоей
Таинственно-волшебных дум…
Дверь
в кабинет отворена… не более, чем на ширину волоса, но все же отворена… а всегда он запирался. Дочь с замирающим
сердцем подходит к щели.
В глубине мерцает лампа, бросающая тусклый свет на окружающие предметы. Девочка стоит у двери. Войти или не войти? Она тихонько отходит. Но луч света, падающий тонкой нитью на мраморный пол, светил для нее лучом небесной надежды. Она вернулась, почти не зная, что делает, ухватилась руками за половинки приотворенной двери и… вошла.
Он сжал ее маленькую руку
в своей. Ему казалось странным, что ее тихое ответное пожатие так непохоже на прежние: слабое движение ее маленьких пальцев отражалось теперь
в глубине его
сердца. Вообще, кроме прежней Эвелины, друга его детства, теперь он чувствовал
в ней еще какую-то другую, новую девушку. Сам он показался себе могучим и сильным, а она представилась плачущей и слабой. Тогда, под влиянием глубокой нежности, он привлек ее одною рукой, а другою стал гладить ее шелковистые волосы.
Но Островский вводит нас
в самую
глубину этого семейства, заставляет присутствовать при самых интимных сценах, и мы не только понимаем, мы скорбно чувствуем
сердцем, что тут не может быть иных отношений, как основанных на обмане и хитрости, с одной стороны, при диком и бессовестном деспотизме, с другой.
— Князь, князь! Слова ваши
в моем
сердце…
в глубине моего
сердца! Там могила-с!.. — восторженно проговорил Лебедев, прижимая шляпу к
сердцу.
Я скажу вам только, что, вникая
в глубину души и
сердца, я прошу бога просветить меня и указать мне истину.
Не веря согласию моего отца и матери, слишком хорошо зная свое несогласие,
в то же время я вполне поверил, что эта бумага, которую дядя называл купчей крепостью, лишает меня и сестры и Сергеевки; кроме мучительной скорби о таких великих потерях, я был раздражен и уязвлен до
глубины сердца таким наглым обманом.
Ей казалось, что все готовы понять ее, поверить ей, и она хотела, торопилась сказать людям все, что знала, все мысли, силу которых чувствовала. Они легко всплывали из
глубины ее
сердца и слагались
в песню, но она с обидою чувствовала, что ей не хватает голоса, хрипит он, вздрагивает, рвется.
— Ты хорошо говоришь, да — не
сердцу, — вот! Надо
в сердце,
в самую
глубину искру бросить. Не возьмешь людей разумом, не по ноге обувь — тонка, узка!
Мне все казалось, что где-то там,
в этом большом и неведомом свете, за старою оградой сада, я найду что-то; казалось, что я что-то должен сделать и могу что-то сделать, но я только не знал, что именно; а между тем навстречу этому неведомому и таинственному во мне из
глубины моего
сердца что-то подымалось, дразня и вызывая.
Я чувствую, как
сердце ваше обливается кровью при мысли, что муж ваш на днях еще
в одном прении напорол такую чепуху, которая окончательно обнаружила всю
глубину его умственных неспособностей, и вам вряд ли удастся удержать тот великолепный пост, на котором вам так удобно.
Ну скажи же, моя милая, по совести, разве каждая женщина
в глубине своего
сердца не мечтает о такой любви — единой, всепрощающей, на все готовой, скромной и самоотверженной?
Один бог знает
глубину сердец, но полагаю, что Варвара Петровна даже с некоторым удовольствием приостановилась теперь
в самых соборных вратах, зная, что мимо должна сейчас же пройти губернаторша, а затем и все, и «пусть сама увидит, как мне всё равно, что бы она там ни подумала и что бы ни сострила еще насчет тщеславия моей благотворительности.
— И это так, но я сказал, что неиспорченное
сердце, — возразил ей муж, — ибо многими за голос
сердца принимается не нравственная потребность справедливости и любви, а скорей пожелания телесные, тщеславные, гневные, эгоистические, говоря о которых, мы, пожалуй, можем убедить других; но ими никогда нельзя убедить самого себя, потому что
в глубине нашей совести мы непременно будем чувствовать, что это не то, нехорошо, ненравственно.
С другой стороны, кто может сказать, что выследил
глубину этих погибших
сердец и прочел
в них сокровенное от всего света?
Голос у него был маленький, но — неутомимый; он прошивал глухой, о́темный гомон трактира серебряной струной, грустные слова, стоны и выкрики побеждали всех людей, — даже пьяные становились удивленно серьезны, молча смотрели
в столы перед собою, а у меня надрывалось
сердце, переполненное тем мощным чувством, которое всегда будит хорошая музыка, чудесно касаясь
глубин души.
В душе, как
в земле, покрытой снегом, глубоко лежат семена недодуманных мыслей и чувств, не успевших расцвесть. Сквозь толщу ленивого равнодушия и печального недоверия к силам своим
в тайные
глубины души незаметно проникают новые зёрна впечатлений бытия, скопляются там, тяготят
сердце и чаще всего умирают вместе с человеком, не дождавшись света и тепла, необходимого для роста жизни и вне и внутри души.
По прозорливому вашего императорского величества изволению, мы всё сие
в Александре Ильиче Бибикове видим; за всё сие из
глубины сердец наших любомудрой душе твоей восписуем благодарение.
— Друг, я погибаю… — трагически прошептал Пепко, порываясь идти за ней. — О ты, которая цветка весеннего свежей и которой черных глаз
глубина превратила меня
в чернила… «Гафиз убит, а что его сгубило? Дитя, свой черный глаз бы ты спросила»… Я теперь
в положении священной римской империи, которая мало-помалу, не вдруг, постепенно, шаг за шагом падала, падала и, наконец, совсем разрушилась. О, моя юность, о, мое неопытное
сердце…
Юрий едва слышал, что говорил ему юродивый; он не понимал сам, что с ним делалось; голос упавшей
в обморок девицы, вероятно, дочери боярина Кручины, проник до
глубины его
сердца: что-то знакомое, близкое душе его отозвалось
в этом крике, который, казалось Юрию, походил более на радостное восклицание, чем на вопль горести.
Но лица этих людей Фома видел, как сквозь туман, и слова их не задевали его
сердца.
В нем, из
глубины его души, росло какое-то большое, горькое чувство; он следил за его ростом и хотя еще не понимал его, но уже ощущал что-то тоскливое, что-то унизительное…
— «Мы, нижеподписавшиеся, люди никому неведомые и уже пришедшие
в возраст, ныне рабски припадаем к стопам вашим с таковою горестною жалобой, изливаемой нами из
глубин наших
сердец, разбитых жизнью, но не потерявших святой веры
в милосердие и мудрость вашего величества…» Хорошо?
Рославлеву нередко случалось видеть все, что нищета заключает
в себе ужасного: он не раз посещал убогую хижину бедного; но никогда грудь его не волновалась таким горестным чувством, душа не тосковала так, как
в ту минуту, когда, подходя к дверям другой комнаты, он услышал болезненный вздох, который, казалось, проник до
глубины его
сердца.
Хорошо бы также найти какие-то совсем особые слова и так сказать их Еремею, чтоб осветилось его темное лицо и тоска отпала от
сердца, — вот и костер его не греет, снаружи озаряет, а
в глубину до
сердца не идет.
Но вот
в глубине мелькнул живой огонек, и взыграло дьячковское
сердце: жив господь, и жив дьячок Арефа.
Она удалялась
в том же спокойном и гордом молчании, с которым входила назад тому несколько минут на этот двор, но из глаз моих до сих пор не скрывается ее бледный спокойный лоб, ее взор гордый и профиль Рашели, этой царственной жидовки, знавшей, с нею умерший секрет трогать до
глубины онемевшие для высокого чувства
сердца буржуазной Европы.
Я усердно тру щеткой руки, искоса взглядываю на нее: не смеется ли? Но на лице у нее искреннее выражение горделивого удовольствия.
Сердце мое полно радости. Я гляжу на кровавый и белый беспорядок кругом, на красную воду
в тазу и чувствую себя победителем. Но
в глубине где-то шевелится червяк сомнения.
Как тебе не считать себя солидарным с ними, как всеминутно от
глубины благодарного
сердца не восклицать: о, плоть от плоти моей и кость от костей моих! — когда и у них при виде твоем дыхание спирается
в зобу?
— Быть может, и
в настоящую минуту, видя меня, вы мысленно восклицаете: вот куроцап! — прибавил он, словно угадывая, что происходило
в глубинах моего
сердца.
Он один имеет возможность трезвенно проникать
в глубины человеческих
сердец, он один твердой рукой держит все нити злоумышлении как приведенных уже
в исполнение, так и проектируемых
в ближайшем будущем.
Помыслы
в сердце человеческом — глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый царь.
В словах и голосе,
в глазах,
в движениях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы
в открытой книге. И потому со всех концов Палестины приходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди
глубине и тонкости ответов Соломоновых.
Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя
в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы
в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во
глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия.
Но кто проникнет
в глубину морей
И
в сердце, где тоска, — но нет страстей?
Я был восхищен до
глубины сердца и
в то же время удивлен.
Всего легче испортить человека, сделав его пьяницей, для этого берут червей из пустых винных бочек, сушат их и потом кладут
в вино, а над вином читают: «Морской
глубины царь, пронеси ретиво
сердце раба (имя) от песков сыпучих, от камней горючих; заведись
в нем гнездо оперунное.
Бывало,
в ночь глухую,
Тая
в груди отвагу злую,
Летим на тройке вороных,
Потешно
сердцу удалых!
Мы, мразный ветр
в себя вдыхая,
О прошлом вовсе забывая,
Поем, и свищем, и стрелой
Летим над снежной
глубиной.
И вот я
в руках существа, конечно не человеческого, но которое есть, существует: «А, стало быть, есть и за гробом жизнь!» — подумал я с странным легкомыслием сна, но сущность
сердца моего оставалась со мною, во всей
глубине: «И если надо быть снова, — подумал я, — и жить опять по чьей-то неустранимой воле, то не хочу, чтоб меня победили и унизили!» — «Ты знаешь, что я боюсь тебя, и за то презираешь меня», — сказал я вдруг моему спутнику, не удержавшись от унизительного вопроса,
в котором заключалось признание, и ощутив, как укол булавки,
в сердце моем унижение мое.
Не правда ли, что это проникает,
в глубину души, заставляет
сердце ваше биться сильнее, оживляет и украшает вашу жизнь, возвышает перед вами человеческое достоинство и великое, вечное значение святых идей истины, добра и красоты!
Жутко было слушать Алексею несмолкаемые речи словоохотливой Виринеи. Каждое ее слово про Настю мутило душу его… А меж тем иные думы, иные помышленья роились
в глубине души его, иные желанья волновали
сердце.
Я слышал потом, как тронутая до
глубины сердца маменька интересной девочки
в отборных выражениях просила Юлиана Мастаковича сделать ей особую честь, подарить их дом своим драгоценным знакомством; слышал, с каким неподдельным восторгом Юлиан Мастакович принял приглашение и как потом гости, разойдясь все, как приличие требовало,
в разные стороны, рассыпались друг перед другом
в умилительных похвалах откупщику, откупщице, девочке и
в особенности Юлиану Мастаковичу.
Недавно рано утром меня разбудили к больному, куда-то
в один из пригородов Петербурга. Ночью я долго не мог заснуть, мною овладело странное состояние: голова была тяжела и тупа,
в глубине груди что-то нервно дрожало, и как будто все нервы тела превратились
в туго натянутые струны; когда вдали раздавался свисток поезда на вокзале или трещали обои, я болезненно вздрагивал, и
сердце, словно оборвавшись, вдруг начинало быстро биться. Приняв бромистого натра, я, наконец, заснул; и вот через час меня разбудили.
Но «дух» действительно жил и был
в действии, и вдобавок, представьте, что он был на нашей стороне, то есть на стороне литературы. Литературная природа взяла
в нем верх над сухим резонерством и, неуязвимый со стороны приличия, «дух» г-жи Жанлис, заговорив du fond du coeur, [из
глубины сердца (франц.)] отколол (да, именно отколол)
в строгом салоне такую школярскую штуку, что последствия этого были исполнены глубокой трагикомедии.