Все это отлетело от него. Был уже поздний час, около двух. Те две барыни подпили, и она пила шампанское, но только бледнела, и блеск глаз сделался изумительный — точно у нее
в глубине зрачков по крупному алмазу.
Когда она заговорила, он в ней распознал волжанку. Говор у нее был почти такой же, как у него, только с особенным произношением звука «щ», как выговариют в Казани и ниже, вроде «ш-ш». И увидал он тут только, что она очень молода, лет много двадцати. Стан у нее был изумительной стройности и глаза такие блестящие, каких он никогда не видал — точно брильянтики заискрились
в глубине зрачков.
Неточные совпадения
Не всегда легко было отвечать на ее вопросы. Клим чувствовал, что за ними скрыто желание поймать его на противоречиях и еще что-то, тоже спрятанное
в глубине темных
зрачков,
в цепком изучающем взгляде.
Он смотрел
в расширенные
зрачки ее полубезумных глаз, и они открывали ему
в глубине своей нечто, о чем он невольно подумал...
Рядом с могучей Мариной Дмитрий, неуклюже составленный из широких костей и плохо прилаженных к ним мускулов, казался маленьким, неудачным. Он явно блаженствовал, сидя плечо
в плечо с Мариной, а она все разглядывала Клима отталкивающим взглядом, и
в глубине ее
зрачков вспыхивали рыжие искры.
Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту
в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее.
В глубине ее кошачьих глаз,
в центре
зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет
в нем, хочет от него.
— Милый, милый, не надо!.. — Она взяла обе его руки и крепко сжимала их, глядя ему прямо
в глаза.
В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше,
в загадочной
глубине синих
зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
На обходе я шел стремительной поступью, за мною мело фельдшера, фельдшерицу и двух сиделок. Останавливаясь у постели, на которой, тая
в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга все, что
в нем было. Пальцы мои шарили по сухой, пылающей коже, я смотрел
в зрачки, постукивал по ребрам, слушал, как таинственно бьет
в глубине сердце, и нес
в себе одну мысль: как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!
Яростный взрыв хохота сопровождал эту незамысловатую шутку. Сэт вытер усы, лукаво подмигивая натянутой физиономии Реджа, и стал внезапно серьезен, только
в самой
глубине его вертлявых
зрачков вспыхивали насмешливые огоньки.