Неточные совпадения
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти
в суд, он оделся, взял портфель и через две-три минуты стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые
глаза. Мальчик стоял, опустив балалайку, держа ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
«А как же ты
в суд пойдешь?» — уныло подумал Самгин, пожимая холодную руку старика, а старик, еще более обесцветив
глаза свои легкой усмешкой, проговорил полушепотом и тоном совета...
Самгин верил
глазам Ивана Дронова и читал его бойкие фельетоны так же внимательно, как выслушивал на
суде показания свидетелей, не заинтересованных
в процессе ничем иным, кроме желания подчеркнуть свой ум, свою наблюдательность.
На диване было неудобно, жестко, болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться
в спальню, осторожно попробовал встать, — резкая боль рванула плечо, ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока боль притихла, прошел
в спальню, посмотрел
в зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв
глаз, лицо казалось пьяным и, потеряв какую-то свою черту, стало обидно похоже на лицо регистратора
в окружном
суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
А у Веры именно такие
глаза: она бросит всего один взгляд на толпу,
в церкви, на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и на Волге она заметит и
судно, и лодку
в другом месте, и пасущихся лошадей на острове, и бурлаков на барке, и чайку, и дымок из трубы
в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего не пропускающий, как
глаза.
Вскочила это она, кричит благим матом, дрожит: „Пустите, пустите!“ Бросилась к дверям, двери держат, она вопит; тут подскочила давешняя, что приходила к нам, ударила мою Олю два раза
в щеку и вытолкнула
в дверь: „Не стоишь, говорит, ты, шкура,
в благородном доме быть!“ А другая кричит ей на лестницу: „Ты сама к нам приходила проситься, благо есть нечего, а мы на такую харю и глядеть-то не стали!“ Всю ночь эту она
в лихорадке пролежала, бредила, а наутро
глаза сверкают у ней, встанет, ходит: „
В суд, говорит, на нее,
в суд!“ Я молчу: ну что, думаю, тут
в суде возьмешь, чем докажешь?
— Победа, Татьяна Павловна;
в суде выиграно, а апеллировать, конечно, князья не решатся. Дело за мною! Тотчас же нашел занять тысячу рублей. Софья, положи работу, не труди
глаза. Лиза, с работы?
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные
суда недавно,
глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии
в этом быстром, видимом стремлении
судна, на котором не мечется из угла
в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит
в бездействии, скрестив руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Губернатор говорил, что «японскому
глазу больно видеть чужие
суда в других портах Японии, кроме Нагасаки; что ответа мы тем не ускорим, когда пойдем сами», и т. п.
Если японскому
глазу больно, как выразился губернатор
в первое свидание, видеть чужие
суда в портах Японии, то японскому уху еще, я думаю, больнее слышать рев чужих пушек.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть,
в самом деле японскому
глазу больно видеть чужие
суда у себя
в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
На бульваре, под яворами и олеандрами, стояли неподвижно три человеческие фигуры, гладко обритые, с синими
глазами, с красивыми бакенбардами,
в черном платье, белых жилетах,
в круглых шляпах, с зонтиками, и с пронзительным любопытством смотрели то на наше
судно, то на нас.
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного
суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися
глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных
в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели
в суд.
В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть
в глаза людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как
в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного
суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена
суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с
глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою речь, — что подсудимый, входя
в залу, должен был смотреть на дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя
в залу
суда,
в которой решается его участь, не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния
в данную минуту, но
в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища
глазами своего защитника,
в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
— Слушай, изверг, — засверкал
глазами Иван и весь затрясся, — я не боюсь твоих обвинений, показывай на меня что хочешь, и если не избил тебя сейчас до смерти, то единственно потому, что подозреваю тебя
в этом преступлении и притяну к
суду. Я еще тебя обнаружу!
«Ты, мол,
в чужой деревне не дерись», — говорю я ему, да хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать, да спьяну, что ли, или нечистая сила, — прямо ему
в глаз — ну, и попортил, то есть,
глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, — хочу, дескать,
суд по форме.
Она запирает дверь на ключ, присаживается к большому письменному столу и придвигает денежный ящик, который постоянно стоит на столе, против изголовья барыниной постели, так, чтоб всегда иметь его
в глазах.
В денежном ящике, кроме денег, хранится и деловая корреспонденция, которая содержится Анной Павловной
в большом порядке. Переписка с каждой вотчиной завязана
в особенную пачку; такие же особые пачки посвящены переписке с
судами, с опекунским советом, с старшими детьми и т. д.
Даже накануне
суда Харитина думала не о муже, которого завтра будут судить, а о Галактионе. Придет он на
суд или не придет? Даже когда ехала она на
суд, ее мучила все та же мысль о Галактионе, и Харитина презирала себя, как соучастницу какого-то непростительного преступления. И все-таки, войдя
в залу
суда, она искала
глазами не мужа.
Удивительно, мне что-то
в правый
глаз попало… плохо стал видеть. И
в четверг, когда я был
в окружном
суде…
Затем следует Вторая Падь,
в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет
в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его
в землю, на
суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают;
суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла
глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный
суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед
глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось,
в семье нашей, толковать о таких грязных делах?
Губернатор послал его
в этот раз на довольно даже опасное поручение: помощник его, непременный член
суда (сам исправник схитрил и сказался больным), был очень еще молодой человек, с оловянными, тусклыми
глазами и с отвислыми губами.
— Перед вами
суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали,
в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не судьи, а только защитники…
Убийц Ивана Миронова судили.
В числе этих убийц был Степан Пелагеюшкин. Его обвинили строже других, потому что все показали, что он камнем разбил голову Ивана Миронова. Степан на
суде ничего не таил, объяснил, что когда у него увели последнюю пару лошадей, он заявил
в стану, и следы по цыганам найти можно было, да становой его и на
глаза не принял и не искал вовсе.
Сам губернатор его таким знал, да затем и
в суд определил, будто заместо своих
глаз.
Но Сережа совсем не того мнения. Он продолжает утверждать, que tout est a refaire и что настоящее положение вещей невыносимо. Картавя и рисуясь, он бормочет слова:"
суды, земство… и эта шутовская печать!.. ах, господа, господа!"Он, видимо, всем надоел
в канцелярии; и так как никто не говорит этого ему
в глаза, то он остается при убеждении, что исполняет свой долг, и продолжает надоедать.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые
глазом — такими они казались маленькими, — неподвижно дремали
в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло
в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое
судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра белыми стройными парусами.
— Но закон может ошибиться!.. Вспомните, Егор Егорыч, как я поступила
в отношении вашего племянника, который явно хотел быть моим убийцей, потому что стрелял
в меня на
глазах всех; однако я прежде всего постаралась спасти его от закона и не хотела, чтобы он был под
судом: я сказала, что ссора наша семейная, Валерьян виноват только против меня, и я его прощаю… Так и вы простите нас…
Разговор у них происходил с
глазу на
глаз, тем больше, что, когда я получил обо всем этом письмо от Аггея Никитича и поехал к нему, то из Москвы прислана была новая бумага
в суд с требованием передать все дело Тулузова
в тамошнюю Управу благочиния для дальнейшего производства по оному, так как господин Тулузов проживает
в Москве постоянно, где поэтому должны производиться все дела, касающиеся его…
Примечание 2-е. Равным образом воспрещаются: выколотие
глаза, откушение носа, отсечение руки или ноги, отнятие головы и проч. За все таковые повреждения вознаграждение определяется по
суду, по произнесении обвинительных и защитительных речей, после чего присяжные заседатели удаляются
в совещательную комнату и выносят обвиняемому оправдательный приговор.
— У нас ноне и уголовщина — и та мимо
суда прошла. Разве который уж вор с амбицией, так тот
суда запросит, а прочиих всех воров у нас сами промежду себя решат. Прибьют, либо искалечат — поди жалуйся! Прокуроры-то наши
глаза проглядели, у окошка ждамши, не приведут ли кого, — не ведут, да и шабаш! Самый наш
суд бедный. Все равно как у попов приходы бывают; у одного тысяча душ
в приходе, да все купцы да богатей, а у другого и ста душ нет, да и у тех на десять душ одна корова. У чего тут кормиться попу?
В самом деле, через несколько времени являлся он с своей шайкой, забирал всё, что ему угодно, и увозил к себе; на него жаловались, предписывали произвесть следствие; но Михайла Максимович с первого разу приказал сказать земскому
суду, что он обдерет кошками того из чиновников, который покажет ему
глаза, и — оставался прав, а челобитчик между тем был схвачен и высечен, иногда
в собственном его имении,
в собственном доме, посреди семейства, которое валялось
в ногах и просило помилования виноватому.
Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое лицо Петрухи Филимонова. Петруха сидел
в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал на публику. Раза два его
глаза скользнули по лицу Ильи, и оба раза Лунёв ощущал
в себе желание встать на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям
в суде.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая
глазами. — Тогда силы у человека больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И
суд им от господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь? Волка не осудит господь, если волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна
в овце — крысу осудит он!
Я сажусь «
в тую ж фигуру», то есть прилаживаюсь к правому веслу так же, как Евстигней у левого. Команда нашего
судна, таким образом, готова. Иванко, на лице которого совершенно исчезло выражение несколько гнусавой беспечности, смотрит на отца заискрившимися, внимательными
глазами. Тюлин сует шест
в воду и ободряет сына: «Держи, Иванко, не зевай, мотри». На мое предложение — заменить мальчика у руля — он совершенно не обращает внимания. Очевидно, они полагаются друг на друга.
Кто закроет
глаза убийце? До последнего
суда остаются открыты они и смотрят
в темноту покорно. Кто осмелится закрыть
глаза Сашке Жегулеву?
Всякий образованный человек понимает, как смешно смотреть на мир теми
глазами, какими смотрели греки геродотов-ских времен; всякий ныне очень хорошо понимает, что
в страдании и погибели великих людей нет ничего необходимого; что не всякий гибнущий человек гибнет за свои преступления, что не всякий преступник погибает; что не всякое преступление наказывается
судом общественного мнения, и проч.
Но оный миргородский
суд, с свойственным ему лицеприятием, тайное своей особы соглашение изъявил; без какового соглашения оная свинья никоим бы образом не могла быть допущенною к утащению бумаги: ибо миргородский поветовый
суд в прислуге весьма снабжен, для сего довольно уже назвать одного солдата, во всякое время
в приемной пребывающего, который хотя имеет один кривой
глаз и несколько поврежденную руку, но, чтобы выгнать свинью и ударить ее дубиною, имеет весьма соразмерные способности.
Помыслы
в сердце человеческом — глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый царь.
В словах и голосе,
в глазах,
в движениях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы
в открытой книге. И потому со всех концов Палестины приходило к нему великое множество людей, прося
суда, совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости ответов Соломоновых.
Но особенно он любил играть английским матросам с коммерческих
судов. Они приходили гурьбой, держась рука об руку, — все как бы на подбор грудастые, широкоплечие, молодые, белозубые, со здоровым румянцем, с веселыми, смелыми, голубыми
глазами. Крепкие мышцы распирали их куртки, а из глубоко вырезанных воротников возвышались прямые, могучие, стройные шеи. Некоторые знали Сашку по прежним стоянкам
в этом порту. Они узнавали его и, приветливо скаля белые зубы, приветствовали его по-русски...
В этом двустишии Пушкина выражается общий смысл условной морали. Софья никогда не прозревала от нее и не прозрела бы без Чацкого никогда, за неимением случая. После катастрофы, с минуты появления Чацкого оставаться слепой уже невозможно. Его
суда ни обойти забвением, ни подкупить ложью, ни успокоить — нельзя. Она не может не уважать его, и он будет вечным ее «укоряющим свидетелем», судьей ее прошлого. Он открыл ей
глаза.
И всё вокруг них тихо: на полу толстые половики лежат, шагов не слыхать, говорят люди мало, вполголоса, — даже часы на стене осторожно постукивают. Пред иконами неугасимые лампады горят, везде картинки наклеены: страшный
суд, муки апостольские, мучения святой Варвары. А
в углу на лежанке старый кот лежит, толстый, дымчатый, и зелёными
глазами смотрит на всё — блюдёт тишину.
В тишине этой осторожной ни Ларионова пения, ни птиц наших долго не мог я забыть.
И он шел
в суд, отгоняя от себя всякие сомнения; вступал
в разговоры с товарищами и садился, по старой привычке, рассеянно, задумчивым взглядом окидывая толпу и обеими исхудавшими руками опираясь на ручки дубового кресла, так же, как обыкновенно, перегибаясь к товарищу, подвигая дело, перешептываясь, и потом, вдруг вскидывая
глаза и прямо усаживаясь, произносил известные слова и начинал дело.
Свидетельство мужа о красоте жены принимается во всех
судах: итак, читатели — вдобавок к голубым
глазам, к нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета — могут вообразить полное собрание всего, что нас пленяет
в женщинах, и сказать себе
в мыслях: «Такова была графиня Мирова!» Имею доверенность к их вкусу.
Приходил высокий, костлявый и кривой на левый
глаз человек, с испуганным выражением
в больших круглых
глазах, молчаливый, робкий, трижды сидевший за кражи по приговорам мирового и окружного
судов.
Посредине кубрика, на длинном обеденном столе, покрытом ковром, лежал капитан Пэд. Упорно не закрывавшиеся
глаза его были обращены к потолку, словно там,
в просмоленных пазах, скрывалось объяснение столь неожиданной смерти. Лицо стало еще чернее, распухло, лишилось всякого выражения. Труп был одет
в парадный морской мундир, с галунами и блестящими пуговицами; прямая американская сабля, добытая с китоловного
судна, лежала между ног Пэда. Вспухшие кисти рук скрещивались на высокой груди.
И все взгляды устремились на Макара, и он устыдился. Он почувствовал, что
глаза его мутны и лицо темно, волосы и борода всклокочены, одежда изорвана. И хотя задолго до смерти он все собирался купить сапоги, чтобы явиться на
суд, как подобает настоящему крестьянину, но все пропивал деньги, и теперь стоял перед Тойоном, как последний якут,
в дрянных торбасишках… И он пожелал провалиться сквозь землю.
Если я потом всю жизнь по сей последний день всегда первая писала, первая протягивала руку — и руки, не страшась
суда — то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна
в книге, при свечке, с растрепанной и переброшенной через грудь косой, это на моих
глазах — сделала.