Неточные совпадения
— Каждый народ — воплощение неповторяемого духовного своеобразия! — кричал Маракуев, и
в его
глазах орехового цвета горел свирепый восторг. — Даже
племена романской расы резко различны, каждое — обособленная психическая индивидуальность.
Ты обещал им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться
в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагородного людского
племени с земным?
Говоря, например, об одном человеке, который ему очень не нравился, он сжал
в одном слове «немец!» выражением, улыбкой и прищуриванием
глаз — целую биографию, целую физиологию, целый ряд мелких, грубых, неуклюжих недостатков, специально принадлежащих германскому
племени.
Но все эти причины, обусловливающие обыкновенно хроническое вымирание инородцев, не дают объяснения, почему айно исчезают так быстро, почти на наших
глазах; ведь
в последние 25–30 лет не было ни войн, ни значительных эпидемий, а между тем
в этот промежуток времени
племя уменьшилось больше чем наполовину.
Правда, что Наполеон III оставил по себе целое чужеядное
племя Баттенбергов,
в виде Наполеонидов, Орлеанов и проч. Все они бодрствуют и ищут
глазами, всегда готовые броситься на добычу. Но история сумеет разобраться
в этом наносном хламе и отыщет, где находится действительный центр тяжести жизни. Если же она и упомянет о хламе, то для того только, чтобы сказать: было время такой громадной душевной боли, когда всякий авантюрист овладевал человечеством без труда!
Лицо у нее резкое, суровое, увидев однажды — его запомнишь навсегда, есть что-то глубоко древнее
в этом сухом лице, а если встретишь прямой и темный взгляд ее
глаз — невольно вспоминаются знойные пустыни востока, Дебора [Дебора (точнее: Девора) — мифическая героиня; согласно библейской легенде, объединила разрозненные израильские
племена в Палестине и возглавила борьбу с хананеями.] и Юдифь.
Она любила богатство и
в глаза величала тех богачей, от которых можно было чем-нибудь пощетиться; но
в душе она не терпела всех, кто родом,
племенем, личными достоинствами и особенно состоянием был поставлен выше и виднее ее, а выше и виднее ее были почти все.
Не лицемерьте же, не показывайте ей кукиша
в кармане и не говорите: «Ах, глупо! ах, устарело! ах, не согласно с Писанием!», а глядите ей прямо
в глаза, признавайте ее разумную законность, и когда она, например, хочет уничтожить хилое, золотушное, развращенное
племя, то не мешайте ей вашими пилюлями и цитатами из дурно понятого Евангелия.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал
в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним
в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались
в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали
в глазах его целые
племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти
в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается
в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Прежде ужасные только для самих себя и несчастные
в глазах соседов, новогородцы под державною рукою варяжского героя сделались ужасом и завистию других народов; и когда Олег храбрый двинулся с воинством к пределам юга, все
племена славянские покорялись ему с радостию, и предки ваши, товарищи его славы, едва верили своему величию.
Вот
племя: всякий чорт у них барон!
И уж профессор — каждый их сапожник!
И смело здесь и вслух глаголет он,
Как Пифия, воссев на свой треножник!
Кричит, шумит… Но что ж? — Он не рожден
Под нашим небом; наша степь святая
В его
глазах бездушных — степь простая,
Без памятников славных, без следов,
Где б мог прочесть он повесть тех веков,
Которые, с их грозными делами,
Унесены забвения волнами…
Я буду скучнейшим человеком
в глазах ваших; но с другой стороны, прошу и вас также, не брать за чистую монету моих улыбок и внимания: то и другое может служить прикрытием жесточайшей скуки, которую испытываю я, выслушивая повествования об исчезнувших
племенах, небесных светилах и новейших способах разведения кормового гороха.
О, Египет, Египет, Египет! Горе, горе тебе! От одной горной цепи до другой горной цепи разносишь ты плач и стоны детей и жен твоих! Как смрадный змей, пресмыкаешься ты между двух пустынь! Горе тебе, народ грешный, народ, отягченный беззаконием,
племя злодеев, дитя погибели! Вот, пески пустыни засыпят вас! Куда вас еще бить, когда вся голова ваша
в язвах и сердце исчахло! От подошвы до темени нет
в вас здорового места! Земля ваша пуста, поля ваши на
глазах ваших поедают чужие!
Когда явишься ты
в среде малого стада,
в сонме
племени нового Израиля, и Божьи люди станут молиться на твоих
глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли
в сердце своем: «Зачем они хлопают так неистово
в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?..»
Ты обещал им хлеб небесный, но может ли он сравниться
в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского
племени с земным?