Неточные совпадения
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я
вышел в ту минуту, когда мы
выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины
на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет
мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
С левой стороны Холонку принимает в себя только один приток — Тальмакси, по которому можно
выйти на реку Пия, впадающую в море
на 20 км выше
мыса Плитняк.
Горохов
мыс выдавался в Ключевую зеленым языком. Приятно было свернуть с пыльной дороги и брести прямо по зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом.
Вышли на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым проходила старица, то есть главное русло реки.
Из-за
мыса смерч
вышел тонкой струйкой, но скоро принял большие размеры, и по мере того, как он увеличивался, возрастала быстрота его вращения и поступательное движение
на северо-восток. Через несколько минут он принял поистине гигантские размеры и вдруг разделился
на два смерча, двигавшиеся в одном направлении к острову Сахалину.
Я терялся в догадках и не мог дать объяснение этому необычайному явлению. Когда же столб дыма
вышел из-за
мыса на открытое пространство, я сразу понял, что вижу перед собой смерч. В основании его вода пенилась, как в котле. Она всплескивалась, вихрь подхватывал ее и уносил ввысь, а сверху в виде качающейся воронки спускалось темное облако.
Бурлак
вышел в свой кабинет, я разговаривал с Федей, который брился у окна в своей комнате. Он брился ежедневно, чисто, оставляя только маленькие бачки, разрезанные пополам белым полумесяцем, что очень шло к его строгому, еще свежему лицу с большим лбом, с наползшим
мысом густых, коротко остриженных седых волос. Сухой, стройный, он красиво донашивал старые костюмы Бурлака, как будто они были
на него сшиты.
Когда мы
вышли из-за
мыса и полетели
на Разбойника, нашим глазам представилась ужасная картина: барка Лупана быстро погружалась одним концом в воду… Палуба отстала, из-под нее с грохотом и треском сыпался чугун, обезумевшие люди соскакивали с борта прямо в воду… Крики отчаяния тонувших людей перемешались с воем реки.
— Вот и Матвеев луг, — объяснял Николай Матвеич, когда мы
вышли из лесу
на широкий
мыс, огибаемый Уткой. — Тут и наши окуни.
Мы
вышли из гавани
на крепком ветре, с хорошей килевой качкой, и, как повернули за
мыс, у руля стал Эстамп, а я и Дюрок очутились в каюте, и я воззрился
на этого человека, только теперь ясно представив, как чувствует себя дядя Гро, если он вернулся с братом из трактира. Что он подумает обо мне, я не смел даже представить, так как его мозг, верно, полон был кулаков и ножей, но я отчетливо видел, как он говорит брату: «То ли это место или нет? Не пойму».
«Коршун»
вышел с
мыса Доброй Надежды, имея
на палубе пять быков и много разной птицы, так что все надеялись, что
на большую часть перехода будет чем питаться и даже очень хорошо. Но в первую же бурю, прихватившую «Коршун» во ста милях от
мыса, быки и большая часть птицы, не выдержавшие адской качки, издохли, и весь длинный переход обитателям «Коршуна» пришлось довольствоваться консервами и солониной.
Когда мы
вышли на берег, солнце было совсем уже низко над горизонтом. Температура воздуха быстро понижалась. Почему-то нам казалось, что река Нельма находится за
мысом, который имел вид человеческой головы в профиль, погрузившейся в воду до самого рта.
Дней через десять я решил предпринять еще одну экскурсию по речке Токто, впадающей в Самаргу с левой стороны, в 24 километрах от устья. Я намеревался
выйти на реку Укумига и от нее через второй перевал
выйти на реку Адими, впадающую в море около
мыса Суфрен.
На этот раз со мной пошли Ноздрин, удэхеец Дилюнга и Чжан-Бао. Наше походное и бивачное снаряжение состояло из ружей, топора, двух полотнищ палаток и продовольствия по расчету
на пять суток.
К восьми часам утра мы перебрались через последний
мыс и подошли к реке Нельме.
На другой ее стороне стояла юрта. Из отверстия в ее крыше
выходил дым; рядом с юртой
на песке лежали опрокинутые вверх дном лодки, а
на самом берегу моря догорал костер, очевидно он был разложен специально для нас. Его-то мы и видели ночью. Из юрты
вышел человек и направился к реке. В левой руке он держал за жабры большую рыбину, а в правой — нож.
Ордынцев отпер ключом дверь дачи, они вошли в комнаты. В широкие окна было видно, как из-за
мыса поднимался месяц и чистым, робко-дробящимся светом ласкал теплую поверхность моря. Вера Дмитриевна
вышла на балкон, за нею Ордынцев. Здесь,
на высоте, море казалось шире и просторнее, чем внизу. В темных садах соловьи щелкали мягко и задумчиво. Хотелось тихого, задушевного разговора.