Неточные совпадения
Восстав от сна с молитвою,
Причесывает
головуИ держит наотлет,
Как девка, косу длинную
Высокий и осанистый
Протоиерей Стефан.
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С
высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что
голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну
высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю — и ноги спустил!..
Скотинин. Люблю свиней, сестрица, а у нас в околотке такие крупные свиньи, что нет из них ни одной, котора, став на задни ноги, не была бы
выше каждого из нас целой
головою.
Немного спустя после описанного
выше приема письмоводитель градоначальника, вошедши утром с докладом в его кабинет, увидел такое зрелище: градоначальниково тело, облеченное в вицмундир, сидело за письменным столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова
голова… Письмоводитель выбежал в таком смятении, что зубы его стучали.
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над
головой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет
выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
Бетси, одетая по крайней последней моде, в шляпе, где-то парившей над ее
головой, как колпачок над лампой, и в сизом платье с косыми резкими полосами на лифе с одной стороны и на юбке с другой стороны, сидела рядом с Анной, прямо держа свой плоский
высокий стан и, склонив
голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Анна рядом с Весловским. Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая
голова ее с выбившимися черными волосами из-под
высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
В это время в комнату вошел
высокий и статный ротмистр Яшвин и, кверху, презрительно кивнув
головой двум офицерам, подошел ко Вронскому.
На платформе раздалось Боже Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев,
высокий, очень молодой человек с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над
головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два офицера и пожилой человек с большой бородой в засаленной фуражке.
Вернувшись домой, Алексей Александрович прошел к себе в кабинет, как он это делал обыкновенно, и сел в кресло, развернув на заложенном разрезным ножом месте книгу о папизме, и читал до часу, как обыкновенно делал; только изредка он потирал себе
высокий лоб и встряхивал
голову, как бы отгоняя что-то.
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными
высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад
голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх
голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести
высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая
голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале; и всех
вышеИ нос и плечи подымал
Вошедший с нею генерал.
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с
головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В
высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. (Не могу…
Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват свои шапки, и какой-нибудь
высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею
головою, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый с помощию длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу и потом клал в рот.
Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший
выше всех их свою
голову.
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в
голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к
высокому кораблю.
Он почувствовал, что кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул — и увидел женщину,
высокую, с платком на
голове, с желтым, продолговатым, испитым лицом и с красноватыми, впавшими глазами.
Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть
высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься
головой о потолок.
Базаров высунулся из тарантаса, а Аркадий вытянул
голову из-за спины своего товарища и увидал на крылечке господского домика
высокого, худощавого человека с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого в старый военный сюртук нараспашку. Он стоял, растопырив ноги, курил длинную трубку и щурился от солнца.
Особенно бесцеремонно шумели за большим столом у стены, налево от него, — там сидело семеро, и один из них,
высокий, тонкий, с маленькой
головой, с реденькими усами на красном лице, тенористо и задорно врезывал в густой гул саркастические фразы...
Закрыв глаза, она несколько секунд стояла молча, выпрямляясь, а когда ее густые ресницы медленно поднялись, Климу показалось, что девушка вдруг выросла на
голову выше. Вполголоса, одним дыханием, она сказала...
Запевали «Дубинушку» двое: один — коренастый, в красной, пропотевшей, изорванной рубахе без пояса, в растоптанных лаптях, с
голыми выше локтей руками, точно покрытыми железной ржавчиной. Он пел высочайшим, резким тенором и, удивительно фокусно подсвистывая среди слов, притопывал ногою, играл всем телом, а железными руками играл на тугой веревке, точно на гуслях, а пел — не стесняясь выбором слов...
У него даже голос от огорчения стал другой,
высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос
головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Круг пошел медленнее, шум стал тише, но люди падали на пол все чаще, осталось на ногах десятка два; седой,
высокий человек, пошатываясь, встал на колени, взмахнул лохматой
головою и дико, яростно закричал...
В тени группы молодых берез стояла на
высоких ногах запряженная в крестьянскую телегу длинная лошадь с прогнутой спиной, шерсть ее когда-то была белой, но пропылилась, приобрела грязную сероватость и желтоватые пятна, большая, костлявая
голова бессильно и низко опущена к земле, в провалившейся глазнице тускло блестит мутный, влажный глаз.
— Социализм, по его идее, древняя, варварская форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на
высоких нотах, взбрасывал
голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на щеки, лицо становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.
Дочь оказалась на
голову выше матери и крупнее ее в плечах, пышная, с толстейшей косой, румянощекая, ее большие ласковые глаза напомнили Самгину горничную Сашу.
Прошла
высокая, толстая женщина с желтым, студенистым лицом, ее стеклянные глаза вытеснила из глазниц базедова болезнь, женщина держала
голову так неподвижно, точно боялась, что глаза скатятся по щекам на песок дорожки.
Высокий чернобородый человек в поддевке громко говорил Маркову через
головы людей...
— Я вам говорила, что он все хочет прыгнуть
выше своей
головы. Он — вообще… Что ему книга последняя скажет, то на душе его сверху и ляжет.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно,
головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу
выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами левой руки за ухо, наклонив
голову, идет Пыльников под руку с
высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
— Предательство этой расы, лишенной отечества богом, уже установлено, — резко кричал, взвизгивая на
высоких нотах, человек с лысой
головой в форме куриного яйца, с красным лицом, реденькой серой бородкой.
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали
высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на
голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
Человек был почти на
голову выше всех рабочих, стоявших вокруг, плечо к плечу, даже как будто щекою к щеке.
Встретили группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно
высокий человек с лицом из трех костей, в белой чалме на длинной
голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
Высокий, беловолосый человек, встряхивая
головою, брызгал кровью на плечо себе и все спрашивал...
К даме величественно подошел
высокий человек с лысой
головой — он согнулся, пышная борода его легла на декольтированное плечо, дама откачнулась, а лысый отчетливо выговорил...
Высокий, лысый старик согнулся над столом, схватил кружку пальцами обеих рук и, покачивая остробородой
головой направо, налево, невнятно, сердито рычал, точно пес, у которого хотят отнять кость.
И, думая словами, он пытался представить себе порядок и количество неприятных хлопот, которые ожидают его. Хлопоты начались немедленно: явился человек в черном сюртуке, краснощекий, усатый, с толстым слоем черных волос на
голове, зачесанные на затылок, они придают ему сходство с дьяконом, а черноусое лицо напоминает о полицейском. Большой, плотный, он должен бы говорить басом, но говорит
высоким, звонким тенором...
В длинной рубахе Вася казался огромным, и хотя мужчины в большинстве были рослые, — Вася на
голову выше всех.
На улице она стала
выше ростом и пошла на людей, гордо подняв
голову, раскачивая бедрами.
Говорков — среднего роста, стройный, смуглолицый, черноглазый, с толстыми усами и квадратной бородкой, темные, бритые щеки его нервно дрожат, говорит он
высоким голосом, крикливо и как бы откусывая слова, курчавые волосы его лежат на
голове гладко, поблескивают, как шелк, и в них немало седых.
Самгин осторожно оглянулся. Сзади его стоял широкоплечий,
высокий человек с большим,
голым черепом и круглым лицом без бороды, без усов. Лицо масляно лоснилось и надуто, как у больного водянкой, маленькие глаза светились где-то посредине его, слишком близко к ноздрям широкого носа, а рот был большой и без губ, как будто прорезан ножом. Показывая белые, плотные зубы, он глухо трубил над
головой Самгина...
Самгин привстал на пальцах ног, вытянулся и через
головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит
высокий солдат с забинтованной
головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
Красивое лицо ее бледнело, брови опускались; вскинув тяжелую, пышно причесанную
голову, она спокойно смотрела
выше человека, который рассердил ее, и говорила что-нибудь коротенькое, простое.
Там у стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его,
голая и забинтованная полотенцем
выше колена, лежала на деревянном стуле.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над
головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но
высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Он видел, что Варвара особенно отличает Нифонта Кумова,
высокого юношу, с
головой, некрасиво удлиненной к затылку, и узким, большеносым лицом в темненьком пухе бороды и усов.