Раз в месяц, ко дню
выхода книжки, В.М. Лавров уезжал в Москву, где обычно бывали обеды «Русской мысли», продолжение тех дружеских обедов, которые он задавал сотрудникам в московский период своей жизни у себя на квартире. Впоследствии эти обеды перенеслись в «Эрмитаж» и были более официальны и замкнуты.
Рассказ «Бездна», напечатанный уже после
выхода книжки в той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А. Толстая жена Льва Толстого, напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности рассказа.
Неточные совпадения
Симонсон, в гуттаперчевой куртке и резиновых калошах, укрепленных сверх шерстяных чулок бечевками (он был вегетарианец и не употреблял шкур убитых животных), был тоже на дворе, дожидаясь
выхода партии. Он стоял у крыльца и вписывал в записную
книжку пришедшую ему мысль. Мысль заключалась в следующем...
Две вышедшие
книжки были превосходны, при
выходе второй «Европеец» был запрещен.
[После
выхода моей
книжки первым изданием случилось мне прочесть в «Охотничьей книге» г-на Левшина (случилось мне прочесть в “Охотничьей книге” г-на Левшина…
Весною 1855 года, после
выхода этой
книжки, случилось мне собственными глазами увидеть то, о чем я прежде даже и не слыхивал и что рыбакам по ремеслу должно быть непременно известно.
(18) См. «С.-Петербургские ведомости», 1784, № 50, июня 21. Здесь помещено объявление о
выходе 15-й
книжки «Собеседника» и приглашение присылать свои статьи в редакцию. Объявление о понижении цены на первые
книжки «Собеседника» сделано без всяких объяснений; просто сказано: «15-я
книжка продается по 50 к.; по той же цене можно получать и все прежде вышедшие». То же повторено и в № 72, при объявлении о
выходе 16-й
книжки.
Только отделы критики и новостей были уничтожены здесь, потому вероятно, что «Собеседник» не назначал себе срочного времени для
выхода, а выпускал свои
книжки по мере накопления статей.
Но с каждым словом почтенных деятелей все яснее обозначалось их бессилие, с каждым новым
выходом журнальных
книжек все слабел энтузиазм молодежи и тех деятелей прежней партии, которые умели понять ее стремления.
Я устроил из лучины нечто вроде пюпитра и, когда — отбив тесто — становился к столу укладывать крендели, ставил этот пюпитр перед собою, раскладывал на нем
книжку и так — читал. Руки мои не могли ни на минуту оторваться от работы, и обязанность перевертывать страницы лежала на Милове, — он исполнял это благоговейно, каждый раз неестественно напрягаясь и жирно смачивая палец слюною. Он же должен был предупреждать меня пинком ноги в ногу о
выходе хозяина из своей комнаты в хлебопекарню.
В том же году вышла 4-я
книжка или
выход «Москвы и москвичей», заключавшая в себе 10 статей и небольшое предисловие, или вступление, под названием: «К читателям».
Книжка не имела однако ж такого успеха, как два первые
выхода.
Для людей, которые все уткнулись в «свою литературу», для которых нет других событий общественной жизни, кроме
выхода новой
книжки журнала, действительно должен казаться громадно-важным их муравейник. Зная только отвлеченные теории искусства (имевшие, впрочем, когда-то свое жизненное значение) да занимаясь сравнением повестей г. Тургенева, например, с повестями г. Шишкина или романов г. Гончарова с романами г. Карновича, — точно, не мудрено прийти в пафос и воскликнуть...
С нетерпением ждал
выхода октябрьской
книжки. Наконец узнал, что она вышла, но достать ее нигде не мог.
«Оттуда все близко», — подумал он и, достав записную
книжку, прочел ее адрес: «Кухонная улица, дом Абрамова, Вера Ивановна Селиверстова». Она жила под этим именем. Он подошел к
выходу и кликнул извозчика.