Неточные совпадения
Он произвел на меня такое грязное и смутное впечатление, что,
выйдя, я даже старался не думать и только отплевался.
Идея о том, что князь мог говорить с ним обо мне и об этих деньгах, уколола меня как булавкой. «Выиграю и отдам сегодня же», — подумал я решительно.
—
Выйдите из узкости вашей
идеи, — не слушал ничего Тихомиров.
Из истории с Риночкой
выходило обратное, что никакая «
идея» не в силах увлечь (по крайней мере меня) до того, чтоб я не остановился вдруг перед каким-нибудь подавляющим фактом и не пожертвовал ему разом всем тем, что уже годами труда сделал для «
идеи».
Мы
вышли; на лестнице меня поразила одна
идея...
И все бы это было хорошо, но одно только было нехорошо: одна тяжелая
идея билась во мне с самой ночи и не
выходила из ума.
О, я ведь предчувствовал, как тривиальны будут все возражения и как тривиален буду я сам, излагая «
идею»: ну что я высказал? Сотой доли не высказал; я чувствую, что
вышло мелочно, грубо, поверхностно и даже как-то моложе моих лет.
Эта
идея так же чудовищна, как и другая клевета на нее же, что она, будто бы еще при жизни мужа, обещала князю Сергею Петровичу
выйти за него, когда овдовеет, а потом не сдержала слова.
В истории с студентом
выходило, что «
идея» может увлечь до неясности впечатлений и отвлечь от текущей действительности.
Старые славянофильские идеалы были прежде всего идеалами частной, семейной, бытовой жизни русского человека, которому не давали
выйти в ширь исторического существования, который не созрел еще для такого существования [Я не касаюсь здесь церковных
идей Хомякова, которые очень глубоки и сохраняют свое непреходящее значение.].
Величайшие явления германского духа, как Бёме, Ангелус Силезиус, Балдар или Гёте, Гофман, Новалис,
выходят за пределы той «германской
идеи», которую я пытаюсь характеризовать…
И Алеша с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно попав на
идею, припомнил, как в последнем свидании с Митей, вечером, у дерева, по дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, «в верхнюю часть груди», несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди… «Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь, говорил о своем сердце, — продолжал Алеша, — о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы
выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не смел признаться.
Старик Бушо не любил меня и считал пустым шалуном за то, что я дурно приготовлял уроки, он часто говаривал: «Из вас ничего не
выйдет», но когда заметил мою симпатию к его
идеям régicides, [цареубийственным (фр.).] он сменил гнев на милость, прощал ошибки и рассказывал эпизоды 93 года и как он уехал из Франции, когда «развратные и плуты» взяли верх. Он с тою же важностию, не улыбаясь, оканчивал урок, но уже снисходительно говорил...
Глубокая и неискоренимая противоположность существует между философским рационализмом и религиозным реализмом: философский рационализм не
выходит из круга
идей, мышления, интеллектуальности, рассудочности, религиозный реализм живет в царстве бытия, реальностей, целостной жизни духа.
Почему великая, святая
идея теократии, Града Божьего, стала ненавистной новому человечеству, почему оно отказалось от томления по небу, почему ничего не
вышло с грандиозным опытом охристианить мир без остатка?
Конечно, вольному воля: недавно еще один критик пытался доказать, что основная
идея комедии «Не в свои сани не садись» состоит в том, что безнравственно купчихе лезти замуж за дворянина, а гораздо благонравнее
выйти за ровню, по приказу родительскому.
— За
идею, за
идею, — шумел он. —
Идею должно отстаивать. Ну что ж делать: ну, будет солдат! Что ж делать? За
идею права нельзя не стоять; нельзя себя беречь, когда
идея права попирается. Отсюда
выходит индифферентизм: самое вреднейшее общественное явление. Я этого не допускаю. Прежде
идея, потом я, а не я выше моей
идеи. Отсюда я должен лечь за мою
идею, отсюда героизм, общественная возбужденность, горячее служение идеалам, отсюда торжество идеалов, торжество
идей, царство правды!
— Не изменились; все роман пишу; да тяжело, не дается. Вдохновение выдохлось. Сплеча-то и можно бы написать, пожалуй, и занимательно бы
вышло; да хорошую
идею жаль портить. Эта из любимых. А к сроку непременно надо в журнал. Я даже думаю бросить роман и придумать повесть поскорее, так, что-нибудь легонькое и грациозное и отнюдь без мрачного направления… Это уж отнюдь… Все должны веселиться и радоваться!..
Восторгу Алеши не было пределов. Он тотчас же пустился в предположения, как познакомиться. По его
выходило очень легко: Катя выдумает. Он развивал свою
идею с жаром, горячо. Сегодня же обещался и ответ принести, через два же часа, и вечер просидеть у Наташи.
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись
выхожу я в свой палисадник — смотрю, а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри, говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
— А что вы думаете, ведь это
идея! съездить разве в самом деле… ха-ха! Ведь у нас… Право, отличная штука
выйдет! Все была плешь, и вдруг на ней строевой лес вырос… ха-ха! Ведь у нас волшебства-то эти… ха-ха! Благодарю, что надоумили! Съезжу, непременно съезжу… ха-ха!
Важна мысль предприятия,
идея, — а у нас
выходит наоборот.
Я воображаю, что ему смутно представлялись дорогою многие весьма интересные вещи, на многие темы, но вряд ли он имел какую-нибудь твердую
идею или какое-нибудь определенное намерение при въезде на площадь пред губернаторским домом. Но только лишь завидел он выстроившуюся и твердо стоявшую толпу «бунтовщиков», цепь городовых, бессильного (а может быть, и нарочно бессильного) полицеймейстера и общее устремленное к нему ожидание, как вся кровь прилила к его сердцу. Бледный, он
вышел из коляски.
Иногда, впрочем, он и не махал на меня руками. Иногда тоже казалось мне, что принятая таинственная решимость как бы оставляла его и что он начинал бороться с каким-то новым соблазнительным наплывом
идей. Это было мгновениями, но я отмечаю их. Я подозревал, что ему очень бы хотелось опять заявить себя,
выйдя из уединения, предложить борьбу, задать последнюю битву.
Они ведь обе только здесь в первый раз проведали об этих здешних историях с Nicolas четыре года назад: «Вы тут были, вы видели, правда ли, что он сумасшедший?» И откуда эта
идея вышла, не понимаю.
Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной
идеей, из которой я
выхожу.
Супруга его да и все дамы были самых последних убеждений, но всё это
выходило у них несколько грубовато, именно — тут была «
идея, попавшая на улицу», как выразился когда-то Степан Трофимович по другому поводу.
Выходя из
идеи попечительства, князь не любил и отхожих промыслов, называя их баловством.
Сколько раз, бывало, сидя в Погорелке на мезонине, она видела себя в мечтах серьезною девушкой, трудящейся, алчущей образовать себя, с твердостью переносящей нужду и лишения, ради
идеи блага (правда, что слово «благо» едва ли имело какое-нибудь определенное значение); но едва она
вышла на широкую дорогу самодеятельности, как сама собою сложилась такая практика, которая сразу разбила в прах всю мечту.
— Впрочем, знаете, дядюшка, у меня на этот счет выработалась своя особая
идея, — перебил я, торопясь высказать мою
идею. Да мы и оба как-то торопились. — Во-первых, он был шутом: это его огорчило, сразило, оскорбило его идеал; и вот
вышла натура озлобленная, болезненная, мстящая, так сказать, всему человечеству… Но если примирить его с человеком, если возвратить его самому себе…
Вы воображали, что я герой и что у меня какие-то необычайные
идеи и идеалы, а на поверку-то
вышло, что я самый заурядный чиновник, картежник и не имею пристрастия ни к каким
идеям.
— В общем, если хотите, мало ж!.. Так что самый съезд членов лиги мира […съезд членов лиги мира. — Лига мира и свободы, ставившая своей целью пропаганду
идей политической свободы и пацифизма, была основана в 1867 году. В работе лиги принимали участие М.А.Бакунин, Жюль Валлес, И.Беккер и другие видные представители социалистического движения. В ноябре 1867 года сотрудничать в органе лиги был приглашен Карл Маркс.] в Женеве
вышел какой-то странный… — проговорил он.
Родившись и воспитавшись в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям, была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом верила в бога, боялась черта и грехов, бесконечно уважала пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и не слыхала в доме родительском ни от кого; из бывавших у них в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие
идеи не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она
вышла замуж за князя, который на другой же день их брака начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная в 1817 году и распространившаяся вскоре в множестве списков.
Я бился с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец, оставил ее в покое. Другой натурщицы не было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как говорят художники. Я решился на это потому, что видел в голове свою героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой живою. Но когда началась работа, кисти полетели в угол. Вместо живого лица у меня
вышла какая-то схема.
Идее недоставало плоти и крови.
— Il est pourtant très comme il faut, [Однако он вполне респектабелен (фр.).] — объявила мне сама Blanche,
выходя из комнаты генерала, как будто
идея о том, что генерал très comme il faut даже ее самое поразила.
Всеобщее представляет довременный или послевременный покой, но
идея не может пребывать в покое, она сама собою
выходит из области всеобщего в жизнь.
Он чертил план своего имения, и всякий раз у него на плане
выходило одно и то же: а) барский дом, b) людская, с) огород, d) крыжовник. Жил он скупо: недоедал, недопивал, одевался бог знает как, словно нищий, и все копил и клал в банк. Страшно жадничал. Мне было больно глядеть на него, и я кое-что давал ему и посылал на праздниках, но он и это прятал. Уж коли задался человек
идеей, то ничего не поделаешь.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища
высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными
идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Любочка. Не люблю, когда вы так говорите, не люблю! Ежели вы еще мне это скажете, я совсем разлюблю новые
идеи и, как
выйду за вас, так стану жить по-моему, а не по-вашему. Вот вам и будет.
Видите, господа, есть
идеи… то есть, видите, если иную
идею произнести, выговорить словами, то
выйдет ужасно глупо.
Писемского
идеи эти
выходят уж очень убедительны.
Как их ни направьте, они не
выйдут из своего ничтожества, не разовьют ваших
идей, не будут вашими помощниками.
И нельзя отелесненные
идеи мыслить как бескачественные, однообразные монады, которые обладают способностью лишь взаимно отталкиваться друг от друга и тем возбуждать общее чувство непроницаемости, но далее остаются «не имеющими окон» [Согласно Лейбницу, «монады не имеют окон, через которые что-либо могло войти туда и оттуда
выйти» (Лейбниц Г. В. Соч.
Понятий абсолютно антиидейных и внесофийных нет и быть не может, ex nihilo nihil fit [Из ничего не происходит ничего (лат.).], и даже пустейшие и ничтожнейшие или ложные понятия суть паразиты, вырастающие на живом древе
идей; но также не может быть и понятий вполне и безусловно софийных, ибо понятия рождаются из дискурсивного мышления, которое соответствует раздробленному состоянию мира, сотканного из бытия и небытия, и подлинно софийная
идея не есть уже понятие мышления, но
выходит за пределы разума (о чем ниже).
— Сейчас
выйдет из бани длинноволосый, — обратился он к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, — так ты, тово… погляди за ним. Народ смущает… С
идеями… За Назаром Захарычем сбегать бы…
— Сейчас
выйдет сюда длинноволосый, — зашептал Михайло, обращаясь к мальчикам, стоявшим около одежи. — Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали — протокол составить. Слова разные произносит… С
идеями…
«Я живуч, как дворовая собака, — говорит Версилов. — Я дожил почти до пятидесяти лет и до сих пор не ведаю, хорошо это, что я дожил, или дурно. Конечно, я люблю жить, и это прямо
выходит из дела; но любить жизнь такому, как я, — подло… И неужели земля только для таких, как мы, стоит? Всего вернее, что да; но
идея эта уж слишком безотрадна…»
Ведь
идея грехопадения есть, в сущности, гордая
идея, и через нее человек
выходит из состояния унижения.
Эту еще единственную тогда эпопею Коммуны я набросал по выпускам книги, которые при мне и
выходили в Париже. Авторы ее Ланжалле и Каррьер, приятели Вырубова и М.М.Ковалевского, тогда еще безвестные молодые люди, составили свой труд по фактическим данным, без всякой литературной отделки, суховато, но дельно и в объективном, очень порядочном тоне, с явной симпатией тому, что было в
идее Парижской коммуны двигательного и справедливого.
Как он переделывал пьесы, которые ему приносили начинающие или малоизвестные авторы, он рассказывал в печати. Из-за такого сотрудничества у него
вышла история с Эмилем Жирарденом — из-за пьесы"Мученье женщины". Жирарден уличил его в слишком широком присвоении себе его добра. Он не пренебрегал — как и его соперник Сарду — ничьим чужим добром, когда видел, что из
идеи или сильных положений можно что-нибудь создать ценное. Но его театр все-таки состоял из вещей, им самим задуманных и написанных целиком.
Но
идея наша очень понравилась; весь город заинтересовался студенческим балом, и в несколько дней Киттары, взявший на себя главное распорядительство, все наладил, и бал
вышел на славу.