Неточные совпадения
Чужды раболепствования не токмо в том, что благоговение наше возбуждать может, но даже и в люблении нашем, мы, отдавая справедливость великому мужу, не возмним быти ему богом всезиждущим, не посвятим его истуканом на поклонение обществу и не будем пособниками в укоренении какого-либо предрассуждения или ложного заключения. Истина есть
высшее для нас
божество, и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являяся не в ней, лице наше будет от него отвращенно.
— Нас заставляли танцевать, фехтовать, делать гимнастику. В низших классах учили повиноваться, в
высших — повелевать. Сверх того: немного истории, немного географии, чуть-чуть арифметики и, наконец, краткие понятия о
божестве. Вот и все. Виноват: заставляли еще вытверживать басни Лафонтена к именинам родителей…
Дикарь признает жизнь только в себе, в своих личных желаниях. Благо его жизни сосредоточено в нем одном.
Высшее благо для него есть наиполнейшее удовлетворение его похоти. Двигатель его жизни есть личное наслаждение. Религия его состоит в умилостивлении
божества к своей личности и в поклонении воображаемым личностям богов, живущим только для личных целей.
И вот звучный дифирамб, благоговейная молитва, восторженный гимн
божеству исходит из младенческих уст, представляя себе все чудесным и таинственным, связывая все явления природы с
высшими неведомыми силами; человек любит в это время слушать фантастические рассказы, вносящие элемент чудесного во все, им видимое, одушевляющие для него всю природу, возводящие все частные явления к невидимому, но вечно живому и неизменному началу —
божества.
Мы можем ответить: женское
божество есть всегда или сознание ему параллельного, наравне с ним стоящего и одновременного бога, или же сознание
высшего, лишь грядущего.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие
Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после
высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «понятию».
M., 1885, стр.138.] считает понятие Эн-соф соответствующим трансцендентному понятию
божества: «каббалистический Бог есть всецело Deus abstractus [Бог абстрактный (лат.).], не имеющий никакого определенного предиката и не вступающий ни в какие отношения во вне — не только с людьми, но и с
высшими бестелесными тварями» (39).
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «В начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех
высших сефир), это значит, что мир существует чрез
высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного
Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом» творения.
Мир не создается актом творения, он происходит из Единого, как бы изливаясь из божественной полноты подобно свету из солнца; он есть эманация [Эманация (позднелат. emanatio — истечение, исхождение) — термин античной философии, обозначающий исхождение низших областей бытия из
высших.]
божества, подчиненная «закону убывающего совершенства» (Целлер).
Правда, эта последняя ступень, установляющая иерархическое соотношение Творца, Софии и мира, далеко не достаточно проявлена в ранних и средних диалогах Платона, где может скорее получиться такое впечатление, что мир идей, София, и есть самое
высшее начало мира, почти сливается с
Божеством.
Мы слишком привыкли соединять с
божеством представление о
высшем нравственном совершенстве.
То был первообраз человека, выразитель его
высших и сильнейших возбуждений, как воодушевленный мечтатель, приведенный в восторг близостью бога, как разделяющий его страдания товарищ, в котором отражаются муки
божества, как вещатель мудрости, исходящей из самых глубин природы.
В другое время, заключенный в отдельное свое существование, он мог только противопоставлять себя этой силе, робко поклоняясь ей; но в эти часы
высшего подъема пламенное переполнение духа разбивало все грани и вело к целостному единению с этою силою; здесь собственная жизнь человека терялась на мгновение в жизни
божества».
Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими
высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь, сверх-природа, сверх-бытие, сверх-Божество.
И через дух человек может подниматься до
высших сфер
Божества.
Вместо прежних, угодных
Божеству, целей народов: иудейского, греческого, римского, которые древним представлялись целями движения человечества, новая история поставила свои цели — благо французского, германского, английского и, в самом своем
высшем отвлечении, благо цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенно народы, занимающие маленький северозападный уголок большого материка.
Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется
Божество, —
высшая сила, как хотите, — что я составлю одно звено, одну ступень от низших существ к
высшим?