Неточные совпадения
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг
выскочила бумажка и, описав
в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с
пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный
в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Карандашик
выскочил из его рук и подкатился к ногам Самгина. Дронов несколько секунд смотрел на карандаш, точно ожидая, что он сам прыгнет с
пола в руку ему. Поняв, чего он ждет, Самгин откинулся на спинку стула и стал протирать очки. Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
Любаша вдруг
выскочила из кресла, шагнула и, взмахнув руками, точно бросаясь
в воду, повалилась; если б Самгин не успел поддержать ее, она бы с размаха ударилась о́
пол лицом. Варвара и Татьяна взяли ее под руки и увели.
Ящики
выскочили из своих мест, щетки, гребни, бумаги, письма — все ездило по
полу вперегонку, что скорее скакнет
в угол или оттуда на средину.
Вот что думалось иногда Чертопханову, и горечью отзывались
в нем эти думы. Зато
в другое время пустит он своего коня во всю прыть по только что вспаханному
полю или заставит его соскочить на самое дно размытого оврага и по самой круче
выскочить опять, и замирает
в нем сердце от восторга, громкое гикание вырывается из уст, и знает он, знает наверное, что это под ним настоящий, несомненный Малек-Адель, ибо какая другая лошадь
в состоянии сделать то, что делает эта?
В сие время заяц
выскочил из лесу и побежал
полем.
Вязмитинова неслышными шагами подвинулась за занавеску, и через полминуты Розанов услыхал, как щелкнул замок
в ее ванной. Вслед за тем Женни
выскочила, как бы преследуемая страшным привидением, схватила со стола свечу и побежала через зал и гостиную
в кабинет мужа. Во все это время она судорожно совала что-то
в карман своего платья и, остановясь у мужниного письменного стола, что-то уронила на
пол.
Александров обернулся через плечо и увидел шагах
в ста от себя приближающегося Апостола. Так сыздавна называли юнкера тех разносчиков, которые летом бродили вокруг всех лагерей, продавая конфеты, пирожные, фрукты, колбасы, сыр, бутерброды, лимонад, боярский квас, а тайком, из-под
полы, контрабандою, также пиво и водчонку. Быстро
выскочив на дорогу, юнкер стал делать Апостолу призывные знаки. Тот увидел и с привычной поспешностью ускорил шаг.
Понимая, что он не шутит, я решил украсть деньги, чтобы разделаться с ним. По утрам, когда я чистил платье хозяина,
в карманах его брюк звенели монеты, иногда они
выскакивали из кармана и катились по
полу, однажды какая-то провалилась
в щель под лестницу,
в дровяник; я позабыл сказать об этом и вспомнил лишь через несколько дней, найдя двугривенный
в дровах. Когда я отдал его хозяину, жена сказала ему...
Фелисата, бывшая крепостная девушка Порохонцева, давно привыкла быть нянькой своего больного помещика и
в ухаживаниях за ним различие
пола для нее не существовало. Меж тем Комарь оплыл камень, на котором сидели купальщики, и,
выскочив снова на берег, стал спиной к скамье, на которой сидел градоначальник, и изогнулся глаголем.
Туберозов
выскочил из-под своего экипажа и бросился бегом
в ржаное
поле; крутивший встречь и с боков ветер останавливал его, рвал его назад за
полы, и свистал, и трубил, и визжал, и гайгайкал ему
в уши.
Пока внизу люди кипели и волновались вокруг дома, скрывшего необычайное явление, не менее суеты происходило и
в самом доме. Исправник, ротмистр Порохонцев,
выскочил в канцелярию
в спальных бумазейных панталонах и фланелевой куртке и увидал, что там, скорчась
в комочек на
полу, действительно сидит черт с рогами и когтями, а против него на просительском диване лежит и дрожит огромная масса, покрытая поверх солдатской шинели еще двумя бараньими шубами: это был дьякон.
Перепуганные невестки смотрели
в окно на происходившую во дворе сцену; Дуня тихо плакала. Нюша
выскочила было на двор, но Татьяна Власьевна велела ей сидеть на своей половине. На беду, и Михалка не было даже: он сидел сегодня
в лавке. Окровавленный, сконфуженный Архип стоял посредине двора и вытирал кровь на лице
полой своего полушубка.
Он волновался страшно, дрожал, скрежетал зубами, и раз, когда городских гнали фабричные по
полю к городу, он, одетый
в нагольный тулуп и самоедскую шапку,
выскочил из саней, пересек дорогу бегущим и заорал своим страшным голосом...
— Это невозможно! — воскликнул граф и надел на дочь сверх платья валявшийся на
полу ее утренний капот, обернул ее во все, какие только нашел
в комнате, тряпки, завязал ей шею своим носовым платком и, укутав таким образом, повел
в карету. Вдруг
выскочила жидовка.
В окна кареты заглянули зеленые, молодые хлебные
поля, луга и леса; мне так захотелось окинуть глазами все края далекого горизонта, что я попросил остановиться,
выскочил из кареты и начал бегать и прыгать, как самое резвое пятилетнее дитя; тут только я вполне почувствовал себя на свободе.
Конечно, это было еще до манифеста, а вместе с тем совершенно рядом с этим днем, как продолжение его,
выскакивает вечер у того самого угреватого Тимохина, англичанина, жаркая комнатка, окурки на
полу и подоконниках, и сама она не то
в качестве почетной гостьи, не то татарина.
В таком случае довольно оброненной на
полу пуговицы или иного подобного пустяка, чтобы решение «куда идти»
выскочило из вязкого равновесия впечатлений.
Ночь застала путников на полдороге, где кончался лес и начинались отобранные от монастыря угодья. Арефа вздохнул свободнее: все же не так жутко
в чистом
поле, где больше орда баловалась. Теперь орда отогнана с линии далеко, и уже года два, как о ней не было ни слуху ни духу. Обрадовался Арефа, да только рано: не успела телега отъехать и пяти верст, как у речки
выскочили четверо и остановили ее.
Дьячковская избушка стояла недалеко от церкви, и Арефа прошел к ней огородом. Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было
в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и
в поле управлялась. Первым встретил дьячка верный пес Орешко: он сначала залаял на хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки. На его визг
выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу
в ноги.
Вон на пыльной дороге ряды перекрестных колей от тележных колес; по высокому рубежу куда-то спешит голубок и, беспрестанно путаясь ножками
в травке, идет поневоле развалистым шагом: он тащит
в клюве ветку и высоко закидывает головку, чтоб перекинуть свою ношу через высокие стебли; на вспаханном
поле свищет овражек и, свистнув, тотчас же нырнет, а потом опять
выскочит, сядет и утирается бархатной лапкой.
Полусонный и мокрый, как
в компрессе, под кожаной курткой, я вошел
в сени. Сбоку ударил свет лампы, полоса легла на крашеный
пол. И тут выбежал светловолосый юный человек с затравленными глазами и
в брюках со свежезаутюженной складкой. Белый галстук с черными горошинами сбился у него на сторону, манишка
выскочила горбом, но пиджак был с иголочки, новый, как бы с металлическими складками.
Хлеб, по виду, казалось, хорош родился, а
в амбар его дошло мало («стало быть, при молотьбе не доглядели», объяснили мне «умные» мужички); клевер и тимофеевка
выскочили по
полю махрами («стало быть, неровно сеяли: вот здесь посеяли, а вот здесь пролешили»).
Через четверть часа вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с мужем тем, что
выскочил с нею
в окно
в сад, провел по захолустной аллее
в ржаное
поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну
в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным
полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее
в усадьбу.
Он ограничился только тем, что посмотрел на ружье и, вернувшись к себе
в комнату, бросил его на
пол с такою силою, что ствол
выскочил из ложи.
В доме он уже никого не встретил, все
выскочили в сад; одни только девочки, дочери Ипатова, попались ему
в коридоре, возле передней; помертвев от испуга, стояли они
в своих белых юбочках, с сжатыми руками и голыми ножками, возле ночника, поставленного на
полу. Через гостиную, мимо опрокинутого стола, выбежал Владимир Сергеич на террасу. Сквозь чащу, по направлению к плотине, мелькали огни, тени…
Кальсонер
выскочил в вестибюль на площадку с органом первым, секунду поколебался, куда бежать, рванулся и, круто срезав угол, исчез за органом. Коротков бросился за ним, поскользнулся и, наверно, разбил бы себе голову о перила, если бы не огромная кривая и черная ручка, торчащая из желтого бока. Она подхватила
полу коротковского пальто, гнилой шевиот с тихим писком расползся, и Коротков мягко сел на холодный
пол. Дверь бокового хода за органом со звоном захлопнулась за Кальсонером.
А между тем час езды по скверной дороге начал на меня действовать неблагоприятно — старый буланый мне надоел, и во мне охладела охота держать
в руках веревочные вожжи; но невдалеке, на горизонте, засинел Селиванов лес, и все ожило. Сердце забилось и заныло, как у Вара при входе
в Тевтобургские дебри. А
в это же время из-под талой межи
выскочил заяц и, пробежав через дорогу, понесся по
полю.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят
в далекое
поле на работу и оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся
в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда,
выскочив из избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит
в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Олень подошел к речке напиться, увидал себя
в воде и стал радоваться на свои рога, что они велики и развилисты, а на ноги посмотрел и говорит: «Только ноги мои плохи и жидки». Вдруг
выскочи лев и бросься на оленя. Олень пустился скакать по чистому
полю. Он уходил, а как пришел
в лес, запутался рогами за сучья, и лев схватил его. Как пришло погибать оленю, он и говорит: «То-то глупый я! Про кого думал, что плохи и жидки, то спасали, а на кого радовался, от тех пропал».
Сбоку чернела
в полу четырехугольная ямка, глубиною
в аршин; студент впрыгивал
в нее и старался изнутри закрыть отверстие своим караваем, как камнем, — потом
выскакивал и опять прыгал, как тушканчик.
Уж так забьется, так заскачет ретивое, как конь необъезженный
в чистом
поле, того и гляди, что
выскочит в пригоршню.
Им не пришлось ожидать долго. На опушку леса, как раз между охотниками,
выскочил другой, тоже матерый волк и понесся
в поле.
Мужик-сказочник первый вскочил с
пола и выкатился кубарем из комнаты, за ним
выскочили нищенки, богадельницы-приживалки, с быстротою положительно для их лет и немощей изумительною. Фелицата тоже убралась из спальни. Глафира Петровна перешла
в соседнюю комнату, служившую для нее уборной и уже резко отличавшуюся от спальни убранством,
в котором чувствовался комфорт и чистота.
Пришел Великий пост. Одноцветно затренькал глухой колокол, и его серые, печальные, скромно зовущие звуки не могли разорвать зимней тишины, еще лежавшей над занесенными
полями. Робко
выскакивали они из колокольни
в гущу мглистого воздуха, падали вниз и умирали, и долго никто из людей не являлся на тихий, но все более настойчивый, все более требовательный зов маленькой церкви.
Лучше этого плана не могли и придумать, и через час два офицера уже скакали из Пирятина
в Переяслав, а на дороге у них Фарбованая; с неба после жары и духоты ударил гром и
полил ливень, и
в потоках воды, как пузырь,
выскакивает перед офицерами из хлебов хохол
в видлоге.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели,
в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетою набекрень и с
поля, марш-марш
выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно
выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по
полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк.