Неточные совпадения
На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, подбрасывая деда;
огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, уперлась передними ногами; дедушка
выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув...
Да еще трубку с вертуном
выпустил… Ну, тут уже они, увидав, как вертун с
огнем ходит, все как умерли…
Огонь погас, а они всё лежат, и только нет-нет один голову поднимет, да и опять сейчас мордою вниз, а сам только пальцем кивает, зовет меня к себе. Я подошел и говорю...
Раз Гордей Евстратыч заехал в лавку навеселе; он обедал у Шабалина. Дело было под вечер, и в лавке, кроме Ариши, ни души. Она опять почувствовала на себе ласковый взгляд старика и старалась держаться от него подальше. Но эта невинная хитрость только подлила масла в
огонь. Когда Ариша нагнулась к выручке, чтобы достать портмоне с деньгами, Гордей Евстратыч крепко обнял ее за талию и долго не
выпускал из рук, забавляясь, как она барахталась и выбивалась.
Дрова были сырые, горели натужно, шипя и
выпуская кипучую слюну, обильный, сизый дым. Желто-красный
огонь трепетно обнимал толстые плахи и злился, змеиными языками лизал кирпич низкого свода, изгибаясь, тянулся к челу, а дым гасил его, — такой густой, тяжелый дым…
Но вот собака с неудовольствием отвернулась от меня и заворчала. Через минуту она бросилась к двери. Я
выпустил Цербера, и, пока он неистовствовал и заливался на своем обычном сторожевом посту, на крыше, я выглянул из сеней. Очевидно, одинокий путник, которого приближение я слышал ранее среди чуткого безмолвия морозной ночи, соблазнился моим веселым
огнем. Он раздвигал теперь жерди моих ворот, чтобы провести во двор оседланную и навьюченную лошадь.
Раза два он жадно потянул, проглотил,
выпустил сквозь усы дым, хотел еще затянуться, но табак с
огнем сорвало и унесло туда же, куда и солому.
— Первое дело — пальцы рубили. Опосля
огнем жгли, а наконец того палку сунули,
выпустили кишки, да и бросили… Помер, собака!..
Генеральша торопливо оправилась и зажгла спичкой свечу.
Огонь осветил пред нею обросшую косматую фигуру майора Филетера Форова, к которому в исступлении самых смешанных чувств ужаса, радости и восторга, припала полновесная Катерина Астафьевна. Увидев при
огне лицо мужа, майорша только откинула назад голову и, не
выпуская майора из рук, закричала: «Фор! Фор! ты ли это, мой Фор!» — и начала покрывать поцелуями его сильно поседевшую голову и мокрое от дождя и снега лицо.
Красный дьявол оскалился,
выпустив изо рта струю
огня и дыма, и радостно ударил себя по спине толстым хвостом.
— Пустишь, брат, как без русских ничего не сможешь сделать! — негодующе сказал Михайло. — Они тоже рады православного человека обидеть! Вон земляк у нас с войны воротился, сказывал; что они там делали, турки эти, — не накажи, господи! Православных христиан, что баранов, свежевали; кишки им
выпускали, на
огне жарили!
— И-и смертушка моя приходит, — заныла в свою очередь старуха, — боюсь я его, окаянного, глазищи у него
огнем горят, как у дьявола, заприметит он меня, неровен час, живую не
выпустит.
Тут отворились двери, стряпуха
выпустила кого-то из скатерти в новую печурку, горящие уголья туда ж (не забыта и пища для таинственного
огня), хлеб-соль поставлен на браном столе, наехали гости, и пошло веселье.