Неточные совпадения
Но Лужин уже
выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин
на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни
на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в
покое больного, Лужин
вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Но и то хорошо, и то уже победа, что он чувствовал себя покойнее. Он уже
на пути к новому чувству, хотя новая Вера не
выходила у него из головы, но это новое чувство тихо и нежно волновало и
покоило его, не терзая, как страсть, дурными мыслями и чувствами.
— Да, да, оставьте, оставьте меня в
покое! — замахал я руками чуть не плача, так что он вдруг с удивлением посмотрел
на меня; однако же
вышел. Я насадил
на дверь крючок и повалился
на мою кровать ничком в подушку. И вот так прошел для меня этот первый ужасный день из этих трех роковых последних дней, которыми завершаются мои записки.
Китайская фанза, к которой мы подошли, состояла из 3 построек, расположенных «
покоем»: из жилой фанзы — посредине и 2 сараев — по сторонам. Двор между ними, чисто выметенный и прибранный, был обнесен высоким частоколом в уровень с сараями. Почуяв посторонних людей, собаки подняли неистовый лай и бросились к нам навстречу.
На шум из фанзы
вышел сам хозяин. Он тотчас распорядился, чтобы рабочие помогли нам расседлать коней.
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши, слушая только шум воды в ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы
вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели
на корточки и молча стали смотреть
на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их
покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и стали устраиваться
на ночь.
— Так бы, да не так
вышло: с того времени
покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом
на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах. Днем все покойно, и слуху нет про него; а только станет примеркать — погляди
на крышу, уже и оседлал, собачий сын, трубу.
— Мне нет от него
покоя! Вот уже десять дней я у вас в Киеве; а горя ни капли не убавилось. Думала, буду хоть в тишине растить
на месть сына… Страшен, страшен привиделся он мне во сне! Боже сохрани и вам увидеть его! Сердце мое до сих пор бьется. «Я зарублю твое дитя, Катерина, — кричал он, — если не
выйдешь за меня замуж!..» — и, зарыдав, кинулась она к колыбели, а испуганное дитя протянуло ручонки и кричало.
Беспрерывно осведомлялся, не нужно ли ему чего, и когда князь стал ему наконец замечать, чтоб он оставил его в
покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно
на цыпочках к двери и всё время, пока шагал, махал руками, как бы давая знать, что он только так, что он не промолвит ни слова, и что вот он уж и
вышел, и не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть часа являлся опять.
— Приказала баушка Лукерья долго жить, — заметил он, здороваясь с Марьей. — Главная причина — без покаяния старушка окончание приняла. Весьма жаль… А промежду протчим, очень древняя старушка была, пора костям и
на покой, кабы только по всей форме это самое дело
вышло.
Санин проснулся очень рано
на следующий день. Он находился
на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его
покой. В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он
вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
Бросив
на обоих глубокий необъяснимый взор, царь встал и удалился во внутренние
покои, а Морозов
вышел из палаты, полный достоинства, в сопровождении своих знакомцев, не глядя
на окружающих его опричников.
И старик тихо поднялся с кровати, чтобы не нарушить
покоя спящей жены, перекрестил ее и, набив свою трубку,
вышел с нею
на двор и присел
на крылечке.
Я бился с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец, оставил ее в
покое. Другой натурщицы не было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как говорят художники. Я решился
на это потому, что видел в голове свою героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой живою. Но когда началась работа, кисти полетели в угол. Вместо живого лица у меня
вышла какая-то схема. Идее недоставало плоти и крови.
Озабоченный тем, что постигло Ничипоренко, Бенни не мог оставаться дома в
покое ни
на одну минуту. Он спрятал в печку кипу «Колокола» и собрался ехать к полицеймейстеру. Но только что он
вышел в коридор, как Ничипоренко предстал ему в полном наряде и в добром здоровье и, вдобавок, с сияющим лицом. Он рассказал Бенни, что при первой же суматохе он бросился к откосу, прилег за канавку и пролежал, пока казаки побежали мимо его за Бенни, а после встал и вот благополучно пришел домой.
Долго глядел царь
на свою мертвую возлюбленную, потом тихо прикоснулся пальцем к ее лбу, уже начавшему терять теплоту жизни, и медленными шагами
вышел из
покоя.
Прасковья Федоровна, невысокая, жирная женщина, несмотря
на все старания устроить противное, всё-таки расширявшаяся от плеч книзу, вся в черном, с покрытой кружевом головой и с такими же странно поднятыми бровями, как и та дама, стоявшая против гроба,
вышла из своих
покоев с другими дамами и, проводив их в дверь мертвеца, сказала: «Сейчас будет панихида; пройдите».
Эта мысль преследовала меня и не оставляла в
покое… Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. И так долго все
выходило похоже
на то, что он только тем и занят, что замышляет и устраивает злодеяния. Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?
«Надо бы только как ни
на есть
выйти из этой лжи, из этого гнусного, фальшивого положения», — думал себе Бейгуш в минуты своих мечтаний, — «а там… там будет и мир, и
покой, и счастье…»
И, оставив в
покое Дуню, стали радеть «Давидовым раденьем». Не
вышла на «круг» Дуня, по-прежнему сидит недвижная.
— Милая моя! Ну что ж нам делать? Так, значит, богу угодно было… Подлец я… Я продал тебя. Польстился
на иродово богатство, чтоб ему пусто было… А что толку с этого богатства? Одно только беспокойство да хвастовство! Ни
покоя, ни счастья, ни чинов… Сидишь, как телепень,
на одном месте, и ни шага вперед… Ты слышала? Андрюшка Маркузин в столоначальники
вышел… Андрюшка, дурак этот! А я сижу… Господи, господи! Тебя лишился, счастья лишился. Подлец я! Мерзавец! Ты думаешь, хорошо мне будет
на страшном суде?
Лучшее помещение, которое занимала в скромном отеле Глафира Васильевна Бодростина, в этом отношении было самое худшее, потому что оно
выходило на улицу, и огромные окна ее невысокого бельэтажа нимало не защищали ее от раннего уличного шума и треска. Поэтому Бодростина просыпалась очень рано, почти одновременно с небогатым населением небогатого квартала; Висленев, комната которого была гораздо выше над землей, имел больше
покоя и мог спать дольше. Но о нем речь впереди.
Утром я встал очень рано: часов с нами не было, они остались с прочими нашими вещами внизу, в жилых
покоях управителя, — но по солнцу я видел, что еще очень рано, и, вскочив, тотчас же наскоро оделся и
вышел на цыпочках, чтобы найти мое ночное видение.
Тихо дремлет ночь немая,
Месяц свет лучистый льет,
A русалка молодая
Косы чешет и поет:
«Мы живем
на дне, глубоко
Под студеной волной,
И
выходим из потока
Поздно, поздно в час ночной!
Там, где лилии сверкают
Изумрудом их стеблей,
Там русалки выплывают
В пляске радостной своей.
Тихо, тихо плещут воды,
Всюду сон,
покой и тишь…
Мы заводим хороводы
Там, где шепчется камыш…
Там, где...
А в его внутренних"
покоях"помещалась его подруга, которую он не сразу показывал менее близким людям, так что я только
на вторую зиму познакомился с нею, когда она
выходила к обеду, оставалась и после обеда, играла
на бильярде. Это была та самая особа, с которой он обвенчался уже
на смертном одре.
Напившись чаю и отдохнув, она
вышла погулять. Солнце уже село. От монастырского цветника повеяло
на княгиню душистой влагой только что политой резеды, из церкви донеслось тихое пение мужских голосов, которое издали казалось очень приятным и грустным. Шла всенощная. В темных окнах, где кротко мерцали лампадные огоньки, в тенях, в фигуре старика монаха, сидевшего
на паперти около образа с кружкой, было написано столько безмятежного
покоя, что княгине почему-то захотелось плакать…
Мерною, твердою походкою
вышла игуменья Досифея, в сопровождении Серафимы, шедшей в почтительном отдалении, из своей кельи спустилась по лестнице
на двор монастыря, так как послушница Мария, получившая такой странный и вместе страшный гостинец, жила во флигеле, противоположном тому главному монастырскому корпусу, где находились
покои матушки-игуменьи.
С полгода тому назад появилась она в монастыре, привезенная в богатой карете, с гайдуками в ливреях
на запятках, с каким-то важным барином, в шитом золотом кафтане, при орденах, и вместе с ним проведена в
покои матушки-игуменьи. Около часу беседовал с последней привезший Марию сановник,
вышел, сел в карету и укатил, и Мария одна осталась у матушки-игуменьи.
Владимир Сергеевич Похвиснев
вышел в отставку и жил
на покое с женой и неизлечимо-больной дочерью Полиной.
Действительно, они
вышли на небольшую полянку, поросшую мягкой, сочной травой, испещренной всевозможными цветами. Деревья как бы расступились, чтобы дать место этому укромному уголку природы, действительно манящему к неге и
покою. Кудиныч решительно остановился.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря
на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя
на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как-нибудь господских
покоев, и стараясь поскорее всё высказать и
выйти на простор, из-под потолка под небо.
Увидев Нефору, Зенон
на мгновенье остановился. Присутствие ее здесь удивило его, но он тотчас же оправился, поднял руку к своему выколотому глазу, поправил повязку и пошел безостановочно дальше в
покои, где был епископ. Там Зенон оставался минуту и, снова
выйдя на террасу, сказал...
Когда княжна
выходила от графини, Николай опять встретил ее, и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил
на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в
покое», говорил его взгляд.
Находившиеся в слабо-освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и каждый раз замолкали и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались
на дверь, которая вела в
покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто-нибудь
выходил из нее или входил в нее.