Неточные совпадения
Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят, что без благонравия никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни
за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди
выбираются для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
— Молчи ж, говорят тебе, чертова детина! — закричал Товкач сердито, как нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе-ребенку. — Что пользы знать тебе, как
выбрался? Довольно того, что
выбрался. Нашлись люди, которые тебя не выдали, — ну, и будет с тебя! Нам еще немало ночей скакать вместе. Ты думаешь, что пошел
за простого козака? Нет, твою голову оценили в две тысячи червонных.
Тарас видел еще издали, что беда будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: «
Выбирайтесь скорей из-за возов, и садись всякий на коня!» Но не поспели бы сделать то и другое козаки, если бы Остап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех только не мог выбить: отогнали его назад ляхи.
Он, хватаясь
за спинки стульев,
выбрался в соседнюю комнату и там закричал, дергая Тагильского...
Захар притворился, что не слышит, и стал было потихоньку
выбираться на кухню. Он уж отворил без скрипу дверь, да не попал боком в одну половинку и плечом так задел
за другую, что обе половинки распахнулись с грохотом.
За этим некуда уже тратить денег, только вот остался иностранец, который приехал учить гимнастике, да ему не повезло, а в числе гимнастических упражнений у него нет такой штуки, как
выбираться из чужого города без денег, и он не знает, что делать.
Цепляясь
за трапы и веревки, я
выбрался на палубу и стал в уголок.
Появилось откуда-то шампанское. Привалова поздравляли с приездом, чокались бокалами, высказывали самые лестные пожелания. Приходилось пить, благодарить
за внимание и опять пить. После нескольких бокалов вина Привалов поднялся из-за стола и, не обращая внимания на загораживавших ему дорогу новых друзей, кое-как
выбрался из буфета.
Я ухватился руками
за куст и
выбрался на берег.
Стрелки не поняли, в чем дело, и в недоумении смотрели на мои движения. Но в это время подошли Дерсу и Чжан Бао. Они бросились ко мне на помощь: Дерсу протянул сошки, а Чжан Бао стал бросать мне под ноги плавник. Ухватившись рукой
за валежину, я высвободил сначала одну ногу, потом другую и не без труда
выбрался на твердую землю.
«Ну, ну, ну!» — грозно кричал на него Ермолай, и Сучок карабкался, болтал ногами, прыгал и таки
выбирался на более мелкое место, но даже в крайности не решался хвататься
за полу моего сюртука.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее. Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к китайцам
за лошадью. Это был единственный способ
выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.
Обыкновенно они устраивались среди деревни, чтоб было сподручнее наблюдать
за крестьянами; сверх того, место для постройки
выбиралось непременно в лощинке, чтоб было теплее зимой.
Магнату пришлось
выбраться из города пешком. Извозчиков не было, и
за лошадь с экипажем сейчас не взяли бы горы золота. Важно было уже
выбраться из линии огня, а куда — все равно. Когда Стабровские уже были
за чертой города, произошла встреча с бежавшими в город Галактионом, Мышниковым и Штоффом. Произошел горячий обмен новостей. Пани Стабровская, истощившая последний запас сил, заявила, что дальше не может идти.
Он воротился смущенный, задумчивый; тяжелая загадка ложилась ему на душу, еще тяжелее, чем прежде. Мерещился и князь… Он до того забылся, что едва разглядел, как целая рогожинская толпа валила мимо его и даже затолкала его в дверях, наскоро
выбираясь из квартиры вслед
за Рогожиным. Все громко, в голос, толковали о чем-то. Сам Рогожин шел с Птицыным и настойчиво твердил о чем-то важном и, по-видимому, неотлагательном.
Выбравшись за деревню, старикашка пустил лошадей маленькой рысцой.
К счастию, Софья Матвеевна не успела еще
выбраться из дому и только выходила из ворот с своим мешком и узелком. Ее вернули. Она так была испугана, что даже ноги и руки ее тряслись. Варвара Петровна схватила ее
за руку, как коршун цыпленка, и стремительно потащила к Степану Трофимовичу.
—
За обедом греки совершенно не пили вина, а пир с вином у них устраивался после обеда и назывался симпозион, для распоряжения которым
выбирался начальник, симпозиарх.
«Уйду я лучше», — решил Кожемякин, тотчас же
выбрался из круга людей, не оглядываясь пошёл вниз, по извилистой дорожке между сочных яблонь и густых кустов орешника. Но когда он проходил ворота из сада во двор,
за плечом у него почтительно прозвучало приветствие Тиунова, и, точно ласковые котята, заиграли, запрыгали мягкие вопросы...
Степан Михайлыч, накрыв рукою глаза от солнца, несколько мгновений следил
за облаком пыли, стараясь разглядеть в нем улетающий экипаж и, когда карета
выбралась к господскому гумну на крутую гору, воротился в свою горницу и лег почивать.
Выбравшись на поляну, он оглянулся: солнца уже не было видно,
за вершинами дерев становилось прохладнее, и местность показалась ему совершенно незнакома и непохожа на ту, которая окружала станицу.
Однако я должен вам сказать, что совесть моя была неспокойна: она возмущалась моим образом жизни, и я решил во что бы то ни стало
выбраться из этой компании; дело стояло только
за тем, как к этому приступить? Как сказать об этом голубому купидону и общим друзьям?.. На это у меня не хватило силы, и я все откладывал свое решение день ото дня в сладостной надежде, что не подвернется ли какой счастливый случай и не выведет ли он меня отсюда, как привел?
Погрузившись, мы все шестеро уселись и молча поплыли среди камышей и
выбрались на стихшую Волгу… Было страшно холодно. Туман зеленел над нами. По ту сторону Волги,
за черной водой еще чернее воды линия камышей. Плыли и молчали. Ведь что-то крупное было сделано, это чувствовалось, но все молчали: сделано дело, что зря болтать!
Туренин хотел что-то сказать, но казаки, не слушая его, втолкнули их обоих в погреб, заперли дверь и когда
выбрались опять в церковь, то принялись было
за плиту; но Кирша, не приказав им закрывать отверстия, вышел на паперть.
— Эх, народ чудной какой! Право слово! — произнес Захар, посмеиваясь, чтобы скрыть свою неловкость. — Что станешь делать? Будь по-вашему, пошла ваша битка в кон! Вынимай деньги; сейчас сбегаю
за пачпортом!.. Ну, ребята, что ж вы стали? Качай! — подхватил он, поворачиваясь к музыкантам. — Будет чем опохмелиться… Знай наших! Захарка гуляет! — заключил он,
выбираясь из круга, подмигивая и подталкивая баб, которые смеялись.
Смельчаки, однако ж, не обламывались. Следуя гуськом
за своим предводителем, шмыгавшим в воде по колени, они продолжали подвигаться вперед. Немного погодя благополучно
выбрались они на свежую полосу, отделявшую их от берега шагов на сто.
Отклонив руками ветви ивняка, он снова пустился в путь. Гришка молча последовал
за товарищем. Несколько времени пробирались они кустами; миновав их, они снова остановились. Захар повторил Гришке свои наставления, и оба опять расстались. Гришка пошел вправо, Захар прямехонько направился к костру, который показался, как только приятели
выбрались на опушку ивняка.
Зная нрав Глеба, каждый легко себе представит, как приняты были им все эти известия. Он приказал жене остаться в избе, сам поднялся с лавки, провел ладонью по лицу своему, на котором не было уже заметно кровинки, и вышел на крылечко. Заслышав голос Дуни, раздавшийся в проулке, он остановился. Это обстоятельство дало, по-видимому, другое направление его мыслям. Он не пошел к задним воротам, как прежде имел намерение, но
выбрался на площадку, обогнул навесы и притаился
за угол.
Миновав чердак и
выбравшись затем на кровлю навеса, Гришка дохнул свободнее. Скатываясь наземь, он чуть не сел на шею Захара, который ожидал его, притаясь
за плетнем.
Мы исчезаем в темном проходе,
выбираемся на внутренний двор, поднимаемся во второй этаж, я распахиваю дверь квартиры номер шесть. Пахнуло трущобой. Яркая висячая лампа освещает большой стол,
за которым пишут, coгнувшись, косматые, оборванные, полураздетые, с опухшими лицами, восемь переписчиков.
Несколько раз случалось ему, для избежания подобной встречи, въезжать в какую-нибудь залу или прятаться
за мраморным камином и потом снова
выбираться на улицу сквозь целый ряд комнат без полов и потолков, но сохранивших еще по местам свою позолоту и живопись.
Молодая кобылка шалунья, как только
выбралась за ворота, загнула вниз и на бок голову, взнесла задом и взвизгнула; но всё-таки не посмела забежать вперед серой, старой осыпанной гречкой Жулдыбы, которая тихим, тяжелым шагом, с боку на бок переваливая брюхо, степенно шла, как всегда, впереди всех лошадей.
Сумерки незаметно надвинулись на безмолвную усадьбу, и полная луна,
выбравшись из-за почерневшего сада, ярко осветила широкий двор перед моею анфиладой. Случилось так, что я лежал лицом прямо против длинной галереи комнат, в которых белые двери стояли уходящими рядами вроде монахинь в «Роберте».
Пролетел месяц,
за ним второй и третий, 17-й год отошел и полетел февраль 18-го. Я привык к своему новому положению и мало-помалу свой дальний участок стал забывать. В памяти стерлась зеленая лампа с шипящим керосином, одиночество, сугробы… Неблагодарный! Я забыл свой боевой пост, где я один без всякой поддержки боролся с болезнями, своими силами, подобно герою Фенимора Купера
выбираясь из самых диковинных положений.
Марфа Андревна подумала и, не доходя до своей спальни, вдруг повернула с прямого пути и стала тихо
выбираться по скрипучим ступеням деревянной лестницы в верхнюю девичью. Тихо, задыхаясь и дрожа, как осторожный любовник, отыскала она среди спящих здесь женщин сынову фаворитку, закрыла ладонью ей рот, тихо шепнула: «Иди со мной!» и увела ее к себе
за рукав сорочки.
— А, так-то ты, гадюка! Так
выбирайтесь обе с матерью из хаты. Завтра отберу
за долги. Геть!
Отец, видя в сыне такое необыкновенное стремление к чтению и образованию, чего, конечно, не мог не одобрить, разрешил ему брать книги из библиотеки с его позволения; книги
выбирались преимущественно исторические, и молодой Загоскин мог удовлетворять свободно своей склонности, не предаваясь однако ей с излишеством,
за чем уже наблюдали постоянно.
«Ну, вот что: привез я вам в лодке хлеба печеного да чаю кирпича три. Не поминайте старика Самарова лихом. Да если даст бог счастливо отсюда
выбраться, может, доведется кому в Тобольске побывать — поставьте там в соборе моему угоднику свечку. Мне, старику, видно, уж в здешней стороне помирать, потому что
за женой дом у меня взят… Ну и стар уж… А тоже иногда про свою сторону вспоминаю. Ну а теперь прощайте. Да еще совет мой вам: разбейтесь врозь. Вас теперь сколько?»
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во все время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы.
Поезжайте вслед
за мной,
Вслед
за мной и
за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
Прошло времени месяца два; стал Семен с соседями-сторожами знакомиться. Один был старик древний; все сменить его собирались: едва из будки
выбирался. Жена
за него и обход делала. Другой будочник, что поближе к станции, был человек молодой, из себя худой и жилистый. Встретились они с Семеном в первый раз на полотне, посередине между будками, на обходе; Семен шапку снял, поклонился.
Он видел, что ему,
выбравшись из бурьяна, стоило перебежать поле,
за которым чернел густой терновник, где он считал себя безопасным и пройдя который он, по предположению своему, думал встретить дорогу прямо в Киев.
Я протянул ему ствол ружья, держась сам одной рукой
за приклад, а другой
за несколько зажатых вместе ветвей ближнего куста. Мне было не под силу вытянуть его. «Ложись! Ползи!» — закричал я с отчаянием. И он тоже ответил мне высоким звериным визгом, который я с ужасом буду вспоминать до самой смерти. Он не мог
выбраться. Я слышал, как он шлепал руками по грязи, при блеске молний я видел его голову все ниже и ниже у своих ног и эти глаза… глаза… Я не мог оторваться от них…
Мне казалось, что я понял Микешу: он, очевидно, думал, что если ему удастся
выбраться «
за горы» через острог, то это будет крепче, и станочники его уже не достанут, как свою собственность, обратно… Да и сам он, долгим общением в остроге с «умными» и бывалыми людьми, надеялся, вероятно, просветиться…
Положим, что и «среду» похвалить не
за что: вместо того, чтобы проложить прямую дорогу, она делает такие крюки, из которых потом и
выбраться не может: это очень глупо и нерасчетливо.
Перебравшись
за Керженец, путникам надо было
выбраться на Ялокшинский зимняк, которым ездят из Лысково в Баки, выгадывая тем верст пятьдесят против объездной проезжей дороги на Дорогучу. Но вот едут они два часа, три часа, давно бы надо быть на Ялокшинском зимняке, а его нет как нет. Едут, едут, на счастье, тепло стало, а то бы плохо пришлось. Не дается зимняк, да и полно. А лошади притомились.
Вы по крайней мере не одуреете и с радостью ударитесь бежать, как скоро представится вам возможность
выбраться на чистый воздух, и для вас вовсе не будет служить позором то, что вы некоторое время дышали дурным воздухом, хоть, конечно, ваши легкие все-таки
за это поплатятся.
Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену,
выбрался. Шепчет Костылину: «Полезай». Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была — пестрая собака, и злая-презлая; звали ее Уляшин. Жилин уже наперед прикормил ее. Услыхал Уляшин, — забрехал и кинулся, а
за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепешки кусок, Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.
Идет Жилин, все тени держится. Он спешит, а месяц еще скорее
выбирается; уж и направо засветились макушки. Стал подходить к лесу,
выбрался месяц из-за гор, — бело, светло совсем, как днем. На деревах все листочки видны. Тихо, светло по горам, как вымерло все. Только слышно — внизу речка журчит.
«Где, — думает, — матери столько денег взять,
за меня заплатить. И то она тем больше жила, что я посылал ей. Если ей пятьсот рублей собрать, надо разориться вконец. Бог даст — и сам
выберусь».
— Да вот как: жила я у хозяина двенадцать лет, принесла ему двенадцать жеребят, и все то время пахала да возила, а прошлым годом ослепла и все работала на рушалке; а вот намедни стало мне не в силу кружиться, я и упала на колесо. Меня били, били, стащили
за хвост под кручь и бросили. Очнулась я, насилу
выбралась, и куда иду — сама не знаю. — Волк говорит...