Неточные совпадения
Он лежал на спине и наслаждался последними следами
вчерашнего свидания. «Люблю, люблю, люблю», — дрожало еще в его ушах лучше всякого пения Ольги; еще на нем покоились последние лучи ее глубокого взгляда. Он дочитывал в нем смысл, определял степень ее любви и стал было забываться
сном, как вдруг…
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто
сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со
вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…
И он спал здоровым прозаическим
сном, до того охватившим его, что когда он проснулся от трезвона в церквах, то первые две, три минуты был только под влиянием животного покоя, стеной ставшего между им и
вчерашним днем.
Ему было не легче Веры. И он, истомленный усталостью, моральной и физической, и долгими муками, отдался
сну, как будто бросился в горячке в объятия здорового друга, поручая себя его попечению. И
сон исполнил эту обязанность, унося его далеко от Веры, от Малиновки, от обрыва и от
вчерашней, разыгравшейся на его глазах драмы.
Нынешний день протянулся до вечера, как
вчерашний, как, вероятно, протянется завтрашний. Настал вечер, ночь. Вера легла и загасила свечу, глядя открытыми глазами в темноту. Ей хотелось забыться, уснуть, но
сон не приходил.
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без
снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего
вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
Кроме отца Паисия, уединенно читавшего над гробом Евангелие, и юноши послушника Порфирия, утомленного
вчерашнею ночною беседой и сегодняшнею суетой и спавшего в другой комнате на полу своим крепким молодым
сном, в келье никого не было.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со
вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во
сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Все еще о
вчерашнем. Личный час перед
сном у меня был занят, и я не мог записать вчера. Но во мне все это — как вырезано, и потому-то особенно — должно быть, навсегда — этот нестерпимо-холодный пол…
Вчерашняя усталость оказала ему хорошую услугу: он крепко спал, видел мирные
сны и, проснувшись утром, рассуждал, что авось-либо вся его
вчерашняя тревога напрасна, авось-либо господь пронесет эту тучку, как он до сих пор проносил многие другие, от которых никому вреда не бывало.
Как нарочно случилось так, что на другой же день после истории с Мартыновым мылом Фалалей, принеся утром чай Фоме Фомичу и совершенно успев забыть и Мартына и все
вчерашнее горе, сообщил ему, что видел
сон про белого быка.
С досады и с немочи
вчерашнего кутежа я ткнулся в мягкий диван и ну спать… и спал, спал, спал, перевидав во
сне живыми всех покойников, и Нестора Кукольника, и Глинку, и Григорьева, и Панаева, и целую Русь деревенских попадей, и — вдруг слышу: дзынь-дзынь, брязь-брязь…
— Кхе-кхе… ах как мне хочется кушать! — жаловалась Индюшка, вышагивая за мужем. — Вот уж Матрена бросила овса… да… и, кажется, остатки
вчерашней каши… кхе-кхе! Ах как я люблю кашу!.. Я, кажется, всегда бы ела одну кашу, целую жизнь. Я даже иногда вижу ее ночью во
сне…
Посмотрев на слабо освещенное бледное миловидное лицо Гельфрейха, спавшего на диване, вспомнив
вчерашний вечер и то, что у меня будет натурщица для картины, я повернулся на другой бок и снова заснул чутким утренним
сном.
«Что же это,
сон или нет, — думал он, — настоящее или продолжение
вчерашнего.
Проснувшись наутро после нескольких часов глубокого, свинцового
сна и тотчас же сообразив весь
вчерашний день, я даже изумился моей
вчерашней сантиментальности с Лизой, всем этим «
вчерашним ужасам и жалостям».
Короткий
сон не может уничтожить усталости
вчерашнего дня, и люди шагают совсем сонные.
К вечеру, однако же голова его стала кружиться и как будто что-то похожее на
вчерашний бред во
сне стало овладевать им мгновениями.
Марья вернулась и стала топить печь. Она, по-видимому, еще не совсем очнулась от
сна и теперь просыпалась на ходу. Ей, вероятно, приснилось что-нибудь или пришли на память
вчерашние рассказы, так как она сладко потянулась перед печью и сказала...
По-видимому,
вчерашний рассказ, большое количество водки, пары которой только проходили через его голову, разгоряченную старыми растревоженными воспоминаниями, и ночь без
сна, — все это не прошло для г-на Кругликова даром.
Это давно уже было, очень давно, я и не помню когда, а все как будто вчера передо мною, словно
сон вчерашний, что сосал мне сердце всю ночь.
— Я сейчас позову моего мужа, — вскрикнула немка и ушла, и чрез несколько минут Пирогов увидел Шиллера, выходившего с заспанными глазами, едва очнувшегося от
вчерашнего похмелья. Взглянувши на офицера, он припомнил, как в смутном
сне, происшествие
вчерашнего дня. Он ничего не помнил в таком виде, в каком было, но чувствовал, что сделал какую-то глупость, и потому принял офицера с очень суровым видом.
Лариса провела эту ночь без
сна, сидя на своей постели. Утро в Бодростинском доме началось поздно: уснувшая на рассвете Лариса проспала, Бодростина тоже, но зато ко вставанью последней ей готов был сюрприз, — ей был доставлен ответ Водопьянова на ее
вчерашнее письмо, — ответ, вполне достойный «Сумасшедшего Бедуина». Он весь заключался в следующем: «Бобчинский спросил: — можно называться? а Хлестаков отвечал: — пусть называется».
— За эти месяцы вот как он разнемогся, тебя стал жалеть… не в пример прежнего. И ровно ему перед тобой совестно, что оставляет дела не в прежнем виде…
Вчерашнего числа этак поглядел на меня, у самого слез полны глаза, и говорит: «Смотри, Матрена, хоть и малый достаток Серафиме после меня придется, не давай ты его на съедение муженьку… Дом твой, на твое имя записан… А остальное что — в руки передам. Сторожи только, как бы во
сне дух не вылетел»…
Проснулись оба друга после полудня, но свежие и бодрые. Молодость и здоровье делают то, что несколько часов подкрепляющего
сна перерождает совершенно человека. Все испытанные потрясения
вчерашнего дня как не бывали. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души князя Сергея Сергеевича. Друзья с аппетитом позавтракали и закурили трубки, когда вошедший лакей доложил, что лошади поданы.
Дарья Николаевна тоже в этот день заспалась дольше обыкновенного. Даша на цыпочках уже несколько раз входила в ее спальню, но не решилась будить барыню, спавшую сладким
сном. Салтыкова проснулась почти одновременно с уходом из дому Кости и еще несколько времени лежала, нежась в постели. Она переживала прелесть
вчерашнего вечера.
Наступила ночь, а Костя не возвращался. Дарья Николаевна провела эту ночь без
сна. Она разделась, но с открытыми, горящими бессильной злобой глазами, пролежала до раннего утра. Посланная ею Даша возвратилась с докладом, что барина все нет. Салтыкова вскочила с постели, оделась и снова помчалась в дом «власть имущей в Москве особе». Она надеялась, что в приемные часы — это был и приемный день — ее пропустят, но надежды ее рушились в подъезде. Грозный швейцар загородил ей дорогу, произнеся
вчерашнее...
Вся спальня была наполнена каким-то белым фосфорическим светом. У самой его кровати стоял тот самый старый боярин, который являлся ему во
сне прошлой ночью. Но видение
вчерашней ночи было смутно. В памяти князя остался лишь легкий абрис сонного видения да грозящий ему неимоверной величины палец, который затем уперся ему в грудь так сильно, что он с трудом дышал.
Утром, только на занятия вышли, Бородулин ни гу-гy, будто
вчерашнее во
сне привиделось. Однако фельдфебель пальцем его к себе поманил.
Не только со
вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество, и жители до половины повыехали, граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого
сна, удивило и раздражило графа.