Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась,
как на порядочного
человека:
все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот
как со мною поступили!
С утра встречались странникам
Все больше
люди малые:
Свой брат крестьянин-лапотник,
Мастеровые, нищие,
Солдаты, ямщики.
У нищих,
у солдатиков
Не спрашивали странники,
Как им — легко ли, трудно ли
Живется на Руси?
Солдаты шилом бреются,
Солдаты дымом греются —
Какое счастье тут?..
— И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"
Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что
человек, что скотина —
все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме
как у чертовой матери, для нас не нашли?
С тех пор,
как Алексей Александрович выехал из дома с намерением не возвращаться в семью, и с тех пор,
как он был
у адвоката и сказал хоть одному
человеку о своем намерении, с тех пор особенно,
как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он
всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
«Всё-таки он хороший
человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись к себе,
как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. Но что это уши
у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что
у вас делается в уезде,
как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные
люди будут удаляться, разумеется,
всё пойдет Бог знает
как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к
людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что
у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко
всем людям,
какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Отчаяние его еще усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем. Не только в Петербурге
у него не было ни одного
человека, кому бы он мог высказать
всё, что испытывал, кто бы пожалел его не
как высшего чиновника, не
как члена общества, но просто
как страдающего
человека; но и нигде
у него не было такого
человека.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы,
как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на
все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что
всё так же темно остается для Левина.
Для
человека со 100 000 дохода,
как определяли
все состояние Вронского, такие долги, казалось бы, не могли быть затруднительны; но дело в том, что
у него далеко не было этих 100 000.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах
человек, не понимал
всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором
у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение,
как и к желе. «А! молодой
человек!» обращался он к нему.
— Поэтому для обрусения инородцев есть одно средство — выводить
как можно больше детей. Вот мы с братом хуже
всех действуем. А вы, господа женатые
люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически;
у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
Молодой
человек и закуривал
у него, и заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а
человек, но Вронский смотрел па него
всё так же,
как на фонарь, и молодой
человек гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его
человеком.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый
человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю
все, что ты хочешь, украду для тебя
у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая,
как твоя, нипочем.
Удержалось
у него тысячонок десяток, запрятанных про черный день, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка, в
какой ездят холостяки, да два крепостных
человека, кучер Селифан и лакей Петрушка, да таможенные чиновники, движимые сердечною добротою, оставили ему пять или шесть кусков мыла для сбережения свежести щек — вот и
все.
Что сами благодаря этой роскоши стали тряпки, а не
люди, и болезней черт знает
каких понабрались, и уж нет осьмнадцатилетнего мальчишки, который бы не испробовал
всего: и зубов
у него нет, и плешив, — так хотят теперь и этих заразить.
— Ох, батюшка, осьмнадцать
человек! — сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой
всё славный народ,
всё работники. После того, правда, народилось, да что в них:
всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати,
как за живого. На прошлой неделе сгорел
у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
— Пили уже и ели! — сказал Плюшкин. — Да, конечно, хорошего общества
человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт; а
как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько ни корми… Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка, говорит, дайте чего-нибудь поесть!» А я ему такой же дядюшка,
как он мне дедушка.
У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается! Да, ведь вам нужен реестрик
всех этих тунеядцев?
Как же, я,
как знал,
всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии
всех их вычеркнуть.
Иван Антонович
как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже
человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой;
вся середина лица выступала
у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.
«Нет, я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не так распоряжусь.
Как только, даст Бог,
все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным
человеком, я поступлю тогда совсем иначе: будет
у меня и повар, и дом,
как полная чаша, но будет и хозяйственная часть в порядке. Концы сведутся с концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом,
каким заливается только свежий, здоровый
человек,
у которого
все до последнего выказываются белые,
как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
Нужно заметить, что
у некоторых дам, — я говорю
у некоторых, это не то, что
у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят
у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится
всем в глаза и
все вдруг заговорят в один голос: «Посмотрите, посмотрите,
какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «
Какой правильный, очаровательный лоб!»
У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что
все молодые
люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах,
какие чудесные
у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то
как на что-то постороннее.
Он был недоволен поведением Собакевича. Все-таки,
как бы то ни было,
человек знакомый, и
у губернатора, и
у полицеймейстера видались, а поступил
как бы совершенно чужой, за дрянь взял деньги! Когда бричка выехала со двора, он оглянулся назад и увидел, что Собакевич
все еще стоял на крыльце и,
как казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет.
А между тем в существе своем Андрей Иванович был не то доброе, не то дурное существо, а просто — коптитель неба. Так
как уже немало есть на белом свете
людей, коптящих небо, то почему же и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот в немногих словах
весь журнал его дня, и пусть из него судит читатель сам,
какой у него был характер.
«А что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем же он хуже других, такой же
человек, да еще и проигрался. Горазд он,
как видно, на
все, стало быть,
у него даром можно кое-что выпросить».
Бешеную негу и упоенье он видел в битве: что-то пиршественное зрелось ему в те минуты, когда разгорится
у человека голова, в глазах
все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, а он несется,
как пьяный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит
всем удары, и не слышит нанесенных.
— Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные,
как Бульбенка Остапа. Он, правда, младший
всех нас, но разум
у него,
как у старого
человека.
— А пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там
всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит
как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать
все деньги
у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что
все, что ни есть недоброго,
все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не
человек, коли жид.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда
вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен
человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли
какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда
все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает!
у нас их раскидано по
всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Понемногу он потерял
все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск,
как у человека, смотрящего на огонь.
— Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, то много и не говорите); понимаю,
какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и
человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что
все еще и гражданин и
человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?
— Сильно подействовало! — бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. — Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что
у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу?
У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что
все это загладится; успокойтесь. Великим
человеком еще может быть. Ну, что с вами?
Как вы себя чувствуете?
И видел я тогда, молодой
человек, видел я,
как затем Катерина Ивановна, так же ни слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и
весь вечер в ногах
у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
У всех есть тема для разговора,
у дам, например…
у светских, например,
людей высшего тона, всегда есть разговорная тема, c’est de rigueur, [так уж заведено (фр.).] а среднего рода
люди,
как мы, —
все конфузливы и неразговорчивы… мыслящие то есть.
Первое дело
у вас, во
всех обстоятельствах —
как бы на
человека не походить!
— А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь,
как и
все переходящее через меру, — а тут непременно придется перейти через меру, — но ведь это, во-первых,
у одного так,
у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во
всем держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный
человек обязан скучать, но ведь, однако ж…
— Я, знаете,
человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный
человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что
у нас, то есть
у нас в России-с, и
всего более в наших петербургских кружках, если два умные
человека, не слишком еще между собою знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот
как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные
люди замечают, что
у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь,
как пролетят. Дни-то, и часы
все те же
как будто остались; а время-то, за наши грехи,
все короче и короче делается. Вот что умные-то
люди говорят.
Нет, матушка, оттого
у вас тишина в городе, что многие
люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями,
как цветами, украшаются; оттого
все и делается прохладно и благочинно.
К несчастью, то ж бывает
у людей:
Как ни полезна вещь, — цены не зная ей,
Невежда про неё свой толк
всё к худу клонит;
А ежели невежда познатней,
Так он её ещё и гонит.
— Неужто, Марья Ивановна, хочешь и ты нас покинуть?» Марья Ивановна отвечала, что
вся будущая судьба ее зависит от этого путешествия, что она едет искать покровительства и помощи
у сильных
людей,
как дочь
человека, пострадавшего за свою верность.
Упрямец! ускакал!
Нет ну́жды, я тебя нечаянно сыскал,
И просим-ка со мной, сейчас, без отговорок:
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь
человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это самим известно, — что вы
человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды —
вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите?
какая будущность ожидает вас? я хочу сказать —
какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что
у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда.
Все люди друг на друга похожи
как телом, так и душой;
у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же
у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо
всех других.
Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже со смехом, хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось смеяться, так же
как и ей, — я полагаю, следует благословить молодых
людей. Партия во
всех отношениях хорошая; состояние
у Кирсанова изрядное, он один сын
у отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
— Вот неожиданно!
Какими судьбами! — твердил он, суетясь по комнате,
как человек, который и сам воображает и желает показать, что радуется. — Ведь
у нас
все в доме благополучно,
все здоровы, не правда ли?
Она, однако, не потеряла головы и немедленно выписала к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную старуху, которая, поселившись
у племянницы в доме, забрала себе
все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе
как в сопровождении единственного своего крепостного
человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
Самгин следил,
как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно
у истока ее, из уст
людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что
все люди нетрезвы.
Но, несмотря на это, он вызвал
у Самгина впечатление зажиточного
человека, из таких, — с хитрецой, которым
все удается, они всегда настроены самоуверенно,
как Варавка, к
людям относятся недоверчиво, и, может быть, именно в этом недоверии — тайна их успехов и удач.
— Напрасно усмехаетесь. Никакая она не деятельница, а просто — революционерка,
как все честные
люди бедного сословия. Класса, — прибавила она. — И — не сумасшедшая, а… очень просто, если бы
у вас убили любимого
человека, так ведь вас это тоже ударило бы.