Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры, давать плавное течение жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять тревога, жизнь била ключом, слышался новый вопрос беспокойного ума,
встревоженного сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.
Неточные совпадения
— Но, помилуйте, как же это? Ведь он все говорит про сон, — прошептала Анна Николаевна
встревоженной и слегка побледневшей Марье Александровне. Увы! У Марьи Александровны, и без этих предостережений, давно уже ныло и трепетало
сердце.
Прижавшись к материнскому
сердцу и прикрытый сверх одеяла лисьим, атласным, еще приданым салопом, я согрелся, уснул и проснулся на другой день здоровым, к неописанной радости моей
встревоженной матери.
Я встал, задев ногой стул, с тяжелым
сердцем, так как слова Дюрока намекали очень ясно, что я мешаю. Выходя, я столкнулся с молодой женщиной
встревоженного вида, которая, едва взглянув на меня, уставилась на Дюрока. Уходя, я слышал, как Молли сказала: «Моя сестра Арколь».
— Она думала об нем и боялась думать о любви своей; ужас обнимал ее
сердце, когда она осмеливалась вопрошать его, потому что прошедшее и будущее тогда являлись
встревоженному воображению Ольги; таков был ужас Макбета, когда готовый сесть на королевский престол, при шумных звуках пира, он увидал на нем окровавленную тень Банкуо… но этот ужас не уменьшил его честолюбия, которое превратилось в болезненный бред; то же самое случилось с любовью Ольги.
Минуты, часы безмолвною чередой пробегали над моею головой, и я спохватился, как незаметно подкрался тот роковой час, когда тоска так властно овладевает
сердцем, когда «чужая сторона» враждебно веет на него всем своим мраком и холодом, когда перед
встревоженным воображением грозно встают неизмеримою, неодолимою далью все эти горы, леса, бесконечные степи, которые залегли между тобой и всем дорогим, далеким, потерянным, что так неотступно манит к себе и что в этот час как будто совсем исчезает из виду, рея в сумрачной дали слабым угасающим огоньком умирающей надежды…
Когда
встревоженная выходкой Наташи Татьяна Андревна вошла к дочерям,
сердце у ней так и упало. Закрыв лицо и втиснув его глубоко в подушку, Наташа лежала как пласт на диване и трепетала всем телом. От душевной ли боли, иль от едва сдерживаемых рыданий бедная девушка тряслась и всем телом дрожала, будто в сильном приступе злой лихоманки. Держа сестру руками за распаленную голову, Лиза стояла на коленях и тревожным шепотом просила ее успокоиться.
Не трудно догадаться, что беседа в кондитерской Гидля с Родзевичем и доклад патера Билли были тем живительным бальзамом, который уврачевал больное
сердце встревоженного иезуита.
Аристотель глазами отца видел, как быстрый румянец и необыкновенная бледность лица Антонова изменили тайне его
сердца, когда великий князь заговорил о дочери боярина, как потом неодолимая грусть пожирала его.
Встревоженный, он искал развлечь своего молодого друга и начал разбирать с ним характер Иоанна.
Гориславская (чрезвычайно
встревоженная, со страхом оглядывается; ее ведет под руку Павел Флегонтыч и несет узелок).
Сердце ужасно замирает. Земля горит подо мною. (Слышен из-за ворот голос Сергея Петровича: «Проклятие!») Боже!.. Как будто знакомый голос!