Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло в сторожке,
Я думала, думала… лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я
вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
Неточные совпадения
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень легко и просто было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, — сказал он и,
вспомнив, что он, стараясь никогда не видаться, тотчас же поехал к Анне, он покраснел. — Вот мы говорим, что народ пьет; не знаю, кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в
праздник, но…
— Через несколько месяцев Романовы намерены устроить празднование трехсотлетия своей власти над Россией. Государственная дума ассигновала на этот
праздник пятьсот тысяч рублей. Как отнесемся мы, интеллигенция, к этому праздничку? Не следует ли нам
вспомнить, чем были наполнены эти три сотни лет?
Я так и ждал, что старуха скажет: «
Праздники были, нельзя», но
вспомнил, что у протестантов их почти нет.
Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расхворалась Нюрочка. Когда все вернулись из неудачной экспедиции на Окулка, веселье в господском доме закипело с новою силой, — полились веселые песни, поднялся гам пьяных голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич в суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и
вспомнил про нее только тогда, когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит в постели и бредит.
На следующий день (вчера было нельзя из-за
праздника и позднего времени), проснувшись очень рано и
вспомнив о том, что ему нужно ехать хлопотать о Любкином паспорте, он почувствовал себя так же скверно, как в былое время, когда еще гимназистом шел на экзамен, зная, что наверное провалится.
Один раз, в большой
праздник, я сказал сержанту, который смотрел за нами: «Господин сержант, нынче большой
праздник, я хочу
вспомнить его.
Почти каждый
праздник, под вечер или ночью, где-нибудь в городе раздавался крик женщины, и не однажды Матвей видел, как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая, с растрёпанными волосами. Вздрагивая,
вспоминал, как Палага навивала на пальцы вырванные волосы…
— «Третье марта, да, третье марта», — отвечает другой, и его дума уж за восемь лет; он
вспоминает первое свидание после разлуки, он
вспоминает все подробности и с каким-то торжественным чувством прибавляет: «Ровно восемь лет!» И он боится осквернить этот день, и он чувствует, что это
праздник, и ему не приходит на мысль, что тринадцатого марта будет ровно восемь лет и десять дней и что всякий день своего рода годовщина.
Егорушка оглядел свое пальто. А пальто у него было серенькое, с большими костяными пуговицами, сшитое на манер сюртука. Как новая и дорогая вещь, дома висело оно не в передней, а в спальной, рядом с мамашиными платьями; надевать его позволялось только по
праздникам. Поглядев на него, Егорушка почувствовал к нему жалость,
вспомнил, что он и пальто — оба брошены на произвол судьбы, что им уж больше не вернуться домой, и зарыдал так, что едва не свалился с кизяка.
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и
вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божией Матери, он ходил с мамашей в острожную церковь на престольный
праздник; а еще ранее, на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину; арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
И с этого вечера, о котором впоследствии без ужаса не могла
вспомнить Елена Петровна, началось нечто странное: Колесников стал чуть ли не ежедневным гостем, приходил и днем, в
праздники, сидел и целые вечера; и по тому, как мало придавал он значения отсутствию Саши, казалось, что и ходит он совсем не для него.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы Бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут будет в заключении свой человек: все-таки
вспомнишь к
празднику, завезешь калачика, то, другое — на душе-то и легче.
По
праздникам молодежь собиралась в поле за монастырем играть в городки, лапту, в горелки, а отцы и матери сидели у ограды на траве и, наблюдая за игрой,
вспоминали старину.
Обхождения настоящего не знает», — продолжал он думать,
вспоминая, как она не умела обойтись со становым, бывшим вчера на
празднике у него в гостях.
Как-то после обеда, в один из
праздников, мы
вспомнили про Волчаниновых и отправились к ним в Шелковку.
— Кáноны!.. Как не понимать!.. — ответил Алексей. — Мало ли их у нас, кано́нов-то… Сразу-то всех и келейница не всякая
вспомнит… На каждый
праздник свой канóн полагается, на Рождество ли Христово, на Троицу ли, на Успенье ли — всякому
празднику свой… А то есть еще канóн за единоумершего, канóн за творящих милостыню… Да мало ли их… Все-то канóны разве одна матушка Манефа по нашим местам знает, и то навряд… куда такую пропасть на памяти держать!.. По книгам их читают…
— Здоров. Часто про тебя
вспоминает. Ты же, Оля, приходи к нам на
праздниках. Слышишь?
Она смотрела, как толстый Генрихсен, отдуваясь, вытанцовывал соло, и
вспомнила, как он, так же отдуваясь, танцевал на
празднике иконы русскую.
Больше всего Александру Михайловну поражало, что среди девушек не было решительно никаких товарищеских чувств. Все знали, что Грунька Полякова, любовница Василия Матвеева, передает ему обо всем, что делается и говорится в мастерской, — и все-таки все разговаривали с нею, даже заискивали. И Александра Михайловна
вспомнила, как покойный Андрей Иванович с товарищами жестоко, до полусмерти, избил однажды, на
празднике иконы, подмастерья Гусева, наушничавшего на товарищей хозяину.
Было время, когда кассиры грабили и наше Общество. Страшно
вспомнить! Они не обкрадывали, а буквально вылизывали нашу бедную кассу. Наутро нашей кассы было обито зеленым бархатом — и бархат украли. А один так увлекся, что вместе с деньгами утащил замок и крышку. За последние пять лет у нас перебывало девять кассиров, и все девять шлют нам теперь в большие
праздники из Красноярска свои визитные карточки. Все девять!
И проповедник предлагал своим слушателям пасть на землю и тоже плакать… Но плакать так не хочется! Хочется бегать, кувыркаться, радоваться тому, что завтра
праздник… Глаза мамы умиленно светятся, также и у старшей сестры. Юли, на лицах младших сестренок растерянное благоговение. А мне стыдно, что у меня в душе решительно никакого благочестия, а только скука непроходимая и желание, чтобы поскорее кончилось. Тошно и теперь становится, как
вспомнишь!
Теперь он только воображал себе Петра, рисовал его лицо,
вспоминал прошлые голы, когда сын приезжал гостить на
праздники.
Смутно и неясно
вспоминал он сравнительно недавнюю свою жизнь с матерью в Варшаве, жизнь шумную, веселую — вечный
праздник.