Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет
времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Ведь оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми министрами и
во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со
временем и в генералы влезешь. Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть в генералы?
—
Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем.
Пришел солдат с медалями,
Чуть жив, а выпить хочется:
— Я счастлив! — говорит.
«Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!»
— А в том, во-первых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я и
во время мирное
Ходил ни сыт ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих — за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!
Во время недалекое
Империя российская
Дворянскими усадьбами
Была полным-полна.
Иной
во время пения
Стал на ноги, показывал,
Как шел мужик расслабленный,
Как сон долил голодного,
Как ветер колыхал.
Во времена боярские,
В порядки древнерусские
Переносился дух!
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на свете, и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней
во все это
время.
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек
во всякое
время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Однажды
во время какого-то соединенного заседания, имевшего предметом устройство
во время масленицы усиленного гастрономического торжества, предводитель, доведенный до исступления острым запахом, распространяемым градоначальником, вне себя вскочил с своего места и крикнул:"Уксусу и горчицы!"И затем, припав к градоначальнической голове, стал ее нюхать.
Кричал он
во всякое
время, и кричал необыкновенно.
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом так, чтобы можно было
во всякое
время отнять его от слишком лакомых уст.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая
во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Постоянно застегнутый на все пуговицы и имея наготове фуражку и перчатки, он представлял собой тип градоначальника, у которого ноги
во всякое
время готовы бежать неведомо куда.
Но он упустил из виду, во-первых, что народы даже самые зрелые не могут благоденствовать слишком продолжительное
время, не рискуя впасть в грубый материализм, и, во-вторых, что, собственно, в Глупове благодаря вывезенному из Парижа духу вольномыслия благоденствие в значительной степени осложнялось озорством.
6) Баклан, Иван Матвеевич, бригадир. Был роста трех аршин и трех вершков и кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого (известная в Москве колокольня). Переломлен пополам
во время бури, свирепствовавшей в 1761 году.
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
И действительно, Фердыщенко был до того прост, что летописец считает нужным неоднократно и с особенною настойчивостью остановиться на этом качестве, как на самом естественном объяснении того удовольствия, которое испытывали глуповцы
во время бригадирского управления.
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как
во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
В это же
время, словно на смех, вспыхнула
во Франции революция, и стало всем ясно, что"просвещение"полезно только тогда, когда оно имеет характер непросвещенный.
А именно, еще
во времена политеизма, на именинном пироге у Грустилова всем лучшим гостям подали уху стерляжью, а штаб-офицеру, — разумеется, без ведома хозяина, — досталась уха из окуней.
Нечто подобное было, по словам старожилов,
во времена тушинского царика, да еще при Бироне, когда гулящая девка, Танька-Корявая, чуть-чуть не подвела всего города под экзекуцию.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится,
во все лопатки (
время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник
во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного нашего географа, К. И. Арсеньева, довольно странную резолюцию:"Предоставляется вашему благородию, — писал он, — на будущее
время известную вам Византию
во всех учебниках географии числить тако...
11) Фердыщенко, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик князя Потемкина. При не весьма обширном уме был косноязычен. Недоимки запустил; любил есть буженину и гуся с капустой.
Во время его градоначальствования город подвергся голоду и пожару. Умер в 1779 году от объедения.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и имел в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван был «Органчиком». Это не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, запущенные его предместником.
Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь дней, как о том будет повествуемо ниже.
Ежели я скажу, что через женский пол опытный администратор может
во всякое
время знать все сокровенные движения управляемых, то этого одного уже достаточно, чтобы доказать, сколь важен этот административный метод.
— Это в прошлом году, как мы лагерем
во время пожара стояли, так в ту пору всякого скота тут довольно было! — объяснил один из стариков.
Во время его управления городом тридцать три философа были рассеяны по лицу земли за то, что"нелепым обычаем говорили: трудящийся да яст; нетрудящийся же да вкусит от плодов безделия своего".
Мнили, что
во время этой гульбы хлеб вырастет сам собой, и потому перестали возделывать поля.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и
во всей красе показался Аленке. В это же
время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
Во-первых, его эмигрантскому сердцу было радостно, что Париж взят; во-вторых, он столько
времени настоящим манером не едал, что глуповские пироги с начинкой показались ему райскою пищей.
Произошла баталия,
во время которой Микаладзе не столько сражался, сколько был сражаем.
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину
во время одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в одно прекрасное утро Глупов был изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Еще
во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со
времен Микаладзе устраивались для градоначальников
во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Догадка эта подтверждается еще тем, что из рассказа летописца вовсе не видно, чтобы
во время его градоначальствования производились частые аресты или чтоб кто-нибудь был нещадно бит, без чего, конечно, невозможно было бы обойтись, если б амурная деятельность его действительно была направлена к ограждению общественной безопасности.
Во-первых, назначен был праздник по случаю переименования города из Глупова в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник в воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями; и, в-третьих, по случаю наступления осеннего
времени сам собой подошел праздник"Предержащих Властей".
Мастерски пел он гривуазные [Легкомысленные, нескромные (от франц. grivois).] песенки и уверял, что этим песням научил его граф Дартуа (впоследствии французский король Карл X)
во время пребывания в Риге.
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина
во время дня и шорох
во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам»,
во второй — в конце отчета о смутном
времени и в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Впрочем, для нас это вопрос второстепенный; важно же то, что глуповцы и
во времена Иванова продолжали быть благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал, послужил обывателям не
во вред, а на пользу.
Отслушав заутреню, Грустилов вышел из церкви ободренный и, указывая Пфейферше на вытянувшихся в струнку пожарных и полицейских солдат ("кои и
во время глуповского беспутства втайне истинному богу верны пребывали", — присовокупляет летописец), сказал...
Во времена Бородавкиных, Негодяевых и проч. казалось, например, непростительною дерзостью, если смерд поливал свою кашу маслом.
Во время остановки в губернском городе Сергей Иванович не пошел в буфет, а стал ходить взад и вперед по платформе.
Связь эта утвердилась еще больше
во время студенчества Левина.
Дети бегали по всему дому, как потерянные; Англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел еще вчера со двора,
во время обеда; черная кухарка и кучер просили расчета.
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее
время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
В то
время когда он шел по коридору, мальчик отворил дверь
во второй денник налево, и Вронский увидел рыжую крупную лошадь и белые ноги.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита,
во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.