На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к
воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
— Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники начали надзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, — шпионит, доносит, жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзиратели испугались, бегают, свистят. Я вижу — ворота открыты, площадь, город. И пошел не торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился — куда идти? Смотрю — а
ворота тюрьмы уже заперты…
У m-r Пьера вытянулось лицо, но делать нечего; оставшись в сообществе с Аграфеной Васильевной, он пошел с ней неторопливым шагом, так как Аграфена Васильевна по тучности своей не могла быстро ходить, и когда они вышли из
ворот тюрьмы, то карета Сусанны Николаевны виднелась уже далеко.
Настя лежала в больнице. С тех пор как она тигрицею бросилась на железные
ворота тюрьмы за уносимым гробиком ее ребенка, прошло шесть недель. У нее была жестокая нервная горячка. Доктор полагал, что к этому присоединится разлитие оставшегося в грудях молока и что Настя непременно умрет. Но она не умерла и поправлялась. Состояние ее духа было совершенно удовлетворительное для тюремного начальства: она была в глубочайшей апатии, из которой ее никому ничем не удавалось вывести ни на минуту.
Неточные совпадения
Кликни только клич — и японцы толпой вырвутся из
ворот своей
тюрьмы.
Там, где главная улица упирается в тюремный забор, находятся
ворота, очень скромные на вид, и что это не простые, обывательские
ворота, а вход в
тюрьму, видно только по надписи да по тому еще, что каждый вечер тут толпятся каторжные, которых впускают в калитку поодиночке и при этом обыскивают.
Если сегодня не удалось уйти из
тюрьмы через открытые
ворота, то завтра можно будет бежать из тайги, когда выйдут на работу 20–30 человек под надзором одного солдата; кто не бежал из тайги, тот подождет месяц-другой, когда отдадут к какому-нибудь чиновнику в прислуги или к поселенцу в работники.
Но у тюремщика остались ключи от
ворот острога: надо их еще вытребовать, и потому Подхалюзин, чувствуя себя уже не в
тюрьме, но зная, что он еще и не совсем на свободе, беспрестанно переходит от самодовольной радости к беспокойству и мешает наглость с раболепством.
— И — хотели! Конечно. Хотели убить молотком. Двое. Шли за мной от
тюрьмы, ну да! Я был на свиданиях, выхожу — а они у
ворот стоят, двое. И один держит в кармане молоток…
Менее всего был похож на сатану этот человек с маленьким, дряблым личиком, но было в его гусином гоготанье что-то такое, что уничтожало святость и крепость
тюрьмы. Посмейся он еще немного — и вот развалятся гнилостно стены, и упадут размокшие решетки, и надзиратель сам выведет арестантов за
ворота: пожалуйте, господа, гуляйте себе по городу, — а может, кто и в деревню хочет? Сатана!
— Экая
тюрьма! — вздохнул он. — Пойдем на улицу к
воротам, посидим?..
Надо всем, что ни есть: над дворцом и
тюрьмой,
И над медным Петром, и над грозной Невой,
До чугунных коней на
воротах застав
(Что хотят ускакать из столицы стремглав) —
Надо всем распростерся туман.
Ворота были тщательно заперты, солдат дремал у будки, поддаваясь тихому веянию сумерек, переполненных тенями, неуловимым шепотом, просачивавшимся будто сквозь стены
тюрьмы, и отдаленным рокотанием колес в городе, за тюремной стеной.
Я вышел за
ворота постоялого двора — и, взглянув на пустую площадь и на украшавшую ее
тюрьму, ощутил неодолимую потребность бежать и скрыться.
Через полчаса после отъезда автомобиля от
тюрьмы железные
ворота широко распахнулись, вышла большая толпа людей, окруженная вооруженными солдатами.
Ворота растворились, и партия, звеня кандалами в ночной тишине, под темно-синим небом южной ночи, двинулась по направлению к вокзалу, находившемуся в нескольких шагах от
тюрьмы.