Неточные совпадения
После обычных
вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов
началась новая служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда всё больше и больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
После этого
начался разговор опять об университетском
вопросе.
И
начался разговор об университетском
вопросе.
Изредка она говорила с ним по
вопросам религии, — говорила так же спокойно и самоуверенно, как обо всем другом. Он знал, что ее еретическое отношение к православию не мешает ей посещать церковь, и объяснял это тем, что нельзя же не ходить в церковь, торгуя церковной утварью. Ее интерес к религии казался ему не выше и не глубже интересов к литературе, за которой она внимательно следила. И всегда ее речи о религии
начинались «между прочим», внезапно: говорит о чем-нибудь обыкновенном, будничном и вдруг...
Постепенно
начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на
вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких задач».
У ней стукнуло сердце, и не в первый раз, лишь только
начинались вопросы, близкие к делу.
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет,
начинается такая мучительная игра в сомнения, в
вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это?
В религиозном отношении он был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических
вопросах, о начале всех начал, о загробной жизни. Бог был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не было до того, каким образом
начался мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и творение в 6 дней.
Началось предварительное следствие с допросов обвиняемого и свидетелей. Было осмотрено место преступления и вещественные доказательства. Виктор Васильич отвечал на все
вопросы твердо и уверенно, свидетели путались и перебивали друг друга. Привалов тоже был допрошен в числе других и опять ушел на сцену, чтобы подождать Nicolas Веревкина.
Редактор иностранной части «Morning Star'a» узнал меня.
Начались вопросы о том, как я нашел Гарибальди, о его здоровье. Поговоривши несколько минут с ним, я ушел в smoking-room. [курительную комнату (англ.).] Там сидели за пель-элем и трубками мой белокурый моряк и его черномазый теолог.
Но положение поистине делалось страшным, когда у матери
начинался пьяный запой. Дом наполнялся бессмысленным гвалтом, проникавшим во все углы; обезумевшая мать врывалась в комнату больной дочери и бросала в упор один и тот же страшный
вопрос...
С тех пор в Щучьей-Заводи
началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это
вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
Мало — помалу, однако, сближение
начиналось. Мальчик перестал опускать глаза, останавливался, как будто соблазняясь заговорить, или улыбался, проходя мимо нас. Наконец однажды, встретившись с нами за углом дома, он поставил на землю грязное ведро, и мы вступили в разговор.
Началось, разумеется, с
вопросов об имени, «сколько тебе лет», «откуда приехал» и т. д. Мальчик спросил в свою очередь, как нас зовут, и… попросил кусок хлеба.
Оно
начиналось вопросом вроде: «Куда текут народа шумны волны?» — а затем сообщало, что
Очень важно в практическом отношении, чтобы оценка пищевых порционов какой-либо группы населения
начиналась не с количественного, а качественного их анализа, и при этом изучались бы естественные и бытовые условия, при которых эта группа живет; без строгой же индивидуализации решение
вопроса будет односторонне и убедительно, пожалуй, для одних только формалистов.
Этот простой
вопрос больно отозвался в сердце слепого. Он ничего не ответил, и только его руки, которыми он упирался в землю, как-то судорожно схватились за траву. Но разговор уже
начался, и девочка, все стоя на том же месте и занимаясь своим букетом, опять спросила...
Я сделал здесь обычные
вопросы, которыми
начинается всякий допрос.
В мае Ольга Васильевна начала ходить в поле, где шла пахота и
начался посев ярового. Работа заинтересовала ее; она присматривалась, как управляющий распоряжался, ходил по пашне, тыкал палкою в вывороченные сохой комья земли, делал работникам выговоры и проч.; ей хотелось и самой что-нибудь узнать, чему-нибудь научиться. На
вопросы ее управляющий отвечал как мог, но при этом лицо его выражало такое недоумение, как будто он хотел сказать: ты-то каким образом сюда попала?
«А отчего же перемена в обращении со мной? — вдруг спрашивал он себя и снова бледнел. — Зачем она убегает меня, молчит, будто стыдится? зачем вчера, в простой день, оделась так нарядно? гостей, кроме его, не было. Зачем спросила, скоро ли
начнутся балеты?»
Вопрос простой; но он вспомнил, что граф вскользь обещал доставать всегда ложу, несмотря ни на какие трудности: следовательно, он будет с ними. «Зачем вчера ушла из саду? зачем не пришла в сад? зачем спрашивала то, зачем не спрашивала…»
Иона дергает вожжами и чмокает. Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены… Что рубль, что пятак — для него теперь все равно, были бы только седоки… Молодые люди, толкаясь и сквернословя, подходят к саням и все трое сразу лезут на сиденье.
Начинается решение
вопроса: кому двум сидеть, а кому третьему стоять? После долгой перебранки, капризничанья и попреков приходят к решению, что стоять должен горбач, как самый маленький.
Но после первых минут удивления
начинались самые бессмысленные
вопросы и заявления.
Разговор между собеседниками
начался с того, что Максинька, не без величия, отнесся к частному приставу с
вопросом...
Ученье
началось быстро и успешно; сначала наставница и ученик говорили по-немецки, разумеется, об обыденных предметах, а потом разговор их стал переходить и на нравственные, сердечные
вопросы.
Начался заправский допрос. Какие песни, сказки; нет ли слепенького певца… Куда бы он привел нас — не знаю. Быть может, к
вопросу о недостаточном вознаграждении труда или к
вопросу о накоплении и распределении богатств, а там, полегоньку да помаленьку, и прямо на край бездны. Но гороховое пальто и на этот раз не оставило нас.
Такое же впечатление производят статьи не одного Фаррара, но все те торжественные проповеди, статьи и книги, которые появляются со всех сторон, как только где-нибудь проглянет истина, обличающая царствующую ложь. Тотчас же
начинаются длинные, умные, изящные, торжественные разговоры или писания о
вопросах, близко касающихся предмета с искусным умолчанием о самом предмете.
Началось это, по книге Деяний, с того собрания, на котором сошлись ученики в Иерусалиме для разрешения возникшего
вопроса о крещении или некрещении необрезанных и о едящих идоложертвенное.
Володин письму поверил, но вот
вопрос: стоит ли итти? И кто такая эта Ж? Какая-нибудь Женя? Или это фамилия
начинается с буквы Ж?
Он не пошёл на поминки, но, придя домой, покаялся в этом, — было нестерпимо тошно на душе, и знакомые, прочитанные книги не могли отогнать этой угнетающей тоски. Кое-как промаявшись до вечера, он пошёл к Сухобаеву, застал его в палисаднике за чтением евангелия, и — сразу же
началась одна из тех забытых бесед, которые тревожили душу, будя в ней неразрешимые
вопросы.
Но размолвки подобного рода происходили редко и тотчас же прекращались, ибо как он только начинал обнаруживать величие души, она переменяла разговор и начинала допытываться, за что он ее, бабу, любит. Тогда вновь
начиналось подробное рассмотрение этого
вопроса, и все недоумения прекращались сами собою.
Начинаются сетованья и соболезнованья; рассказывается история о погибших губернаторах, и в особенности приводится в пример некоторый Иван Петрович, который все совершил, что смертному совершить доступно, то есть недоимки собрал, беспокойных укротил, нравственность водворил, и даже однажды высек совсем неподлежаще одного обывателя, но по
вопросу о мостовых сломился, был отрешен от должности и умер в отставке, не выслужив пенсиона.
Кровь нашу слегка леденил и останавливал мучительный
вопрос, как это
начнется, как это разыграется и как это кончится?
Всех их здесь пять человек. Только один благородного звания, остальные же все мещане. Первый от двери, высокий худощавый мещанин с рыжими блестящими усами и с заплаканными глазами, сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. День и ночь он грустит, покачивая головой, вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на
вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и пьет он машинально, когда дают. Судя по мучительному, бьющему кашлю, худобе и румянцу на щеках, у него
начинается чахотка.
После этой дружеской беседы, которая кончилась только в полночь, Лаптев стал бывать у Ярцева почти каждый день. Его тянуло к нему. Обыкновенно он приходил перед вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки. Ярцев, вернувшись со службы и пообедав, садился за работу, но Лаптев задавал ему какой-нибудь
вопрос,
начинался разговор, было уже не до работы, а в полночь приятели расставались, очень довольные друг другом.
Далее затем в голове князя
начались противоречия этим его мыслям: «Конечно, для удовлетворения своего патриотического чувства, — обсуживал он
вопрос с другой стороны, — Елене нужны были пятнадцать тысяч, которые она могла взять только у князя, и неужели же она не стоила подобного маленького подарка от него, а получив этот подарок, она могла располагать им, как ей угодно?..
Когда мать моя бывала чем-нибудь занята и я мешал ей своими
вопросами и докуками, или когда она бывала нездорова, то обыкновенно посылала меня к отцу, прибавляя: «Поговори с ним об зайчиках», — и у нас с отцом
начинались бесконечные разговоры.
Для прежних историков это был
вопрос крайне трудный: они не могли себе представить, чтобы настоящее, порядочное образование Петра
началось только на семнадцатом году его жизни.
Но и сон приходит какой-то особенный. Мечтания канувшего дня не прерываются, а только быстрее и отрывочнее следуют одни за другими. Вот и опять «величие России», вот «Якуб-хан», вот «исторические
вопросы», а вот и «ну, уж нынче зима!» Не разберешь, где кончилось бодроствование и где
начался сон…
Это была почти самая первая и едва ли не самая большая и вредная ошибка со стороны администраторов женского
вопроса, по крайней мере с этого
начинались подозрительные взгляды на труд женщин.
В самом деле, самобытный характер XIX века обозначился с первых лет его. Он
начался полным развитием наполеоновской эпохи; его встретили песнопения Гёте и Шиллера, могучая мысль Канта и Фихте. Полный памяти о событиях десяти последних лет, полный предчувствий и
вопросов, он не мог шутить, как его предшественник. Шиллер в колыбельной песне ему напоминал трагическую судьбу его.
Не говорим и о той неровности, с которою шла разработка
вопроса в литературе, то останавливаясь, то
начинаясь сызнова, то опять затихая: все это могло быть следствием внешних и случайных причин.
Несколько лет уже каждая статейка, претендующая на современное значение, непременно
начинается у нас словами: «В настоящее время, когда поднято столько общественных
вопросов» и т. д., следует изложение
вопросов.
Одна из статей (в 44 № «Атенея»)
начиналась уже так: «Существование общинного владения как факта у нас, в России, и как теории, волнующей Умы на Западе, ставит его на очередь
вопросов, почти всемирно-любопытных».
Оттого-то он не пристал к литературному движению, которое
началось в последние годы его жизни. Напротив, он покарал это движение еще прежде, чем оно явилось господствующим в литературе, еще в то время, когда оно явилось только в обществе. Он гордо воскликнул в ответ на современные
вопросы: «Подите прочь! какое мне дело до вас!» и начал петь «Бородинскую годовщину» и отвечать «клеветникам России» знаменитыми стихами...
— Сговоры, государь мой милостивый, — отвечал Сергеич, кажется, очень довольный моим
вопросом, —
начинаются, ежели дружка делом правит по порядку, как он сейчас в избу вошел, так с поклоном и говорит: «У вас, хозяин, есть товар, а у нас есть купец; товар ваш покажите, а купца нашего посмотрите…» Тут сейчас с ихниной, с невестиной стороны, свашка, по-нашему, немытая рубашка, и выводит девку из-за занавески, ставит супротив жениха; они, вестимо, тупятся, а им говорят, чтоб смотрелись да гляделись — да!
— Видишь вот, — ответил он на мой
вопрос об этих сменениях. — Читал я в «Сборнике», да, видно, запамятовал. Первое — Рим отпал… Раз… Второе — Византия будто… Два. Ну, третье — московское. Ноне идет четвертое — горше первых. С шестьдесят первого году
началось.
[Нам кажется, что в ее лице автор весьма удачно выставил главнейшие
вопросы, с которых должна
начинаться работа мысли в целом сословии.
Для Андрея Николаевича
начались страшные терзания и появились
вопросы, от которых он обмякал по нескольку раз в день.
Это фамильярное «батенька» меня покоробило: оно плохо вязалось с теми извинениями и смущением, которыми
началась наша беседа. Скоро я заметил, что Камышев глядел на меня снисходительно, свысока и почти любовался моим неуменьем выпутаться из массы волновавших меня
вопросов…
Начинаются поздравления и обычные
вопросы.
Это обнаруживается, как только мы попробуем поставить
вопрос о начале времени:
началось ли время во времени, или что предшествует времени?