Неточные совпадения
Там, в самом
углу, внизу, в одном месте были разодраны отставшие от стены обои: тотчас же начал он все запихивать в эту дыру,
под бумагу: «
Вошло!
В помещение
под вывеской «Магазин мод»
входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой в
углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Размышляя, Самгин любовался, как ловко рыжий мальчишка увертывается от горничной, бегавшей за ним с мокрой тряпкой в руке; когда ей удалось загнать его в
угол двора, он упал
под ноги ей, пробежал на четвереньках некоторое расстояние, высоко подпрыгнул от земли и выбежал на улицу, а в ворота, с улицы,
вошел дворник Захар, похожий на Николая Угодника, и сказал...
Идучи по улице, я заметил издали, что один из наших спутников
вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и
вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В
углу,
под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Ах, я вам один мой смешной сон расскажу: мне иногда во сне снятся черти, будто ночь, я в моей комнате со свечкой, и вдруг везде черти, во всех
углах, и
под столом, и двери отворяют, а их там за дверями толпа, и им хочется
войти и меня схватить.
Он
вошел, затворил дверь, молча посмотрел на меня и тихо прошел в
угол к тому столу, который стоит почти
под самою лампадкой.
Кирша
вошел и расположился преспокойно в переднем
углу. Когда же приказчик, а за ним молодые и вся свадебная компания перебрались понемногу в избу, то взоры обратились на уродливую старуху, которая, сидя на полатях, покачивалась из стороны в сторону и шептала какие-то варварские слова. Кирша заметил на полу,
под самыми полатями, несколько снопов соломы, как будто без намерения брошенных, которые тотчас напомнили ему, чем должна кончиться вся комедия.
Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют
угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему
войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
Сильно бились сердца их, стесненные непонятным предчувствием, они шли, удерживая дыхание, скользя по росистой траве, продираясь между коноплей и вязких гряд, зацепляя поминутно ногами или за кирпич или за хворост; вороньи пугалы казались им людьми, и каждый раз, когда полевая крыса кидалась из-под ног их, они вздрагивали, Борис Петрович хватался за рукоятку охотничьего ножа, а Юрий за шпагу… но, к счастию, все их страхи были напрасны, и они благополучно приближились к темному овину; хозяйка
вошла туда, за нею Борис Петрович и Юрий; она подвела их к одному темному
углу, где находилось два сусека, один из них с хлебом, а другой до половины наваленный соломой.
Вследствие таковых обстоятельств, да еще потому, что и сумерки сюда подмешались и кончалось время присутствия, некоторые из чиновников, преимущественно же молодежь, в ту самую минуту, когда
вошел наш герой, занимались некоторого рода бездействием, сходились, разговаривали, толковали, смеялись, и даже кое-кто из самых юнейших, то есть из самых бесчиновных чиновников, втихомолочку и
под общий шумок составили орлянку в
углу, у окошка.
Отворив дверь, Эдвардс
вошел к крошечную низкую комнату, расположенную
под первой галереей для зрителей; нестерпимо было в ней от духоты и жары; к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде, торчала остроконечная войлоковая шапка с павлиньим пером на боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и часть мужской обыденной одежды громоздились в
углу на столе.
На третий день, утром, когда я
вошел в хлев, они не бросились — как всегда было —
под ноги мне, а, сбившись кучей в темном
углу, встретили меня незнакомым, сиплым хрюканьем. Осветив их огнем фонаря, я увидал, что глаза животных как будто выросли за ночь, выкатились из-под седых ресниц и смотрят на меня жалобно, с великим страхом и точно упрекая. Тяжелое дыхание колебало зловонную тьму, и плавал в ней охающий, точно человечий, стон.
Хозяин почти каждый день стал приходить в мастерскую, словно нарочно выбирая то время, когда я что-нибудь рассказывал или читал.
Входя бесшумно, он усаживался
под окном, в
углу слева от меня, на ящик с гирями, и, если я, заметив его, останавливался, — он с угрюмой насмешливостью говорил...
Мы
вошли в довольно большую комнату, которая, видно, действительно была некогда богатым кабинетом, но в настоящее время представляла страшный беспорядок: стены
под мрамор в некоторых местах были безбожно исколочены гвоздями, в
углу стоял красивый, но с изломанною переднею решеткою камин, на картине масляной работы висела шинель.
Придя домой, Маруся легла в постель и спрятала голову
под подушку, что она делала всегда, когда была возбуждена. Но не удалось ей успокоиться. В ее комнату
вошел Егорушка и начал шагать из
угла в
угол, стуча и скрипя своими сапогами.
Фадеев
вошел и стал глядеть по
углам, отыскивая глазами икону. Увидев, наконец,
под самым потолком крохотный, невзрачный образок и положив перед ним три низких поклона, еще пониже, с подобострастной ужимкой поклонился хозяину, затем, согнувши спину в три погибели, подал ему «лепортицу».
На Ключарной улице мы
вошли в убогий, покосившийся домик. В комнате тускло горела керосинка. Молодая женщина с красивым, испуганным лицом, держа на руках ребенка, подкладывала у печки щепки
под таганок, на котором кипел большой жестяной чайник. В
углу, за печкой, лежал на дощатой кровати крепкий мужчина лет тридцати, — бледный, с полузакрытыми глазами; закинув руки
под голову, он слабо стонал.
В камине тлели
угли. Иван Алексеевич любил греться. Он стоял спиной к огню, когда
вошел хозяин кабинета — человек лет
под сорок, среднего роста. Светло-русые волосы, опущенные широкими прядями на виски, удлиняли лицо, смотревшее кротко своими скучающими глазами. Большой нос и подстриженная бородка были чисто русские; но держался адвокат, в длинноватом темно-сером сюртуке и белом галстуке, точно иностранец доктор.
Дверь отворяется и, вместо Гаврилы Груздя, в кабинет
входит Замухришин, генеральшин сосед, помещик из оскудевших, маленький старичок с кислыми глазками и с дворянской фуражкой
под мышкой. Он ставит палку в
угол, подходит к генеральше и молча становится перед ней на одно колено.
Обогнув
угол дома, по заднему крыльцу
вошли мы наверх, нагибаясь
под протянутыми веревками, развешанными для просушки белья.
Мать с дочерью,
войдя в приемную, раскланялись и прошли в красный
угол под икону Пречистой, где невеста заняла приготовленное для нее место, продолжая, как и при входе, плакать почти навзрыд.