Неточные совпадения
В помещение под вывеской «Магазин мод»
входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам
в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами
в ее задней стене, с голыми стенами, с
печью и плитой
в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Входя в зал Омона, человек испытывал впечатление именно вошедшего
в печь, полную ослепительно и жарко сверкающих огней.
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей
в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина
в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим пришло еще человека четыре, они столпились у
печи, не подходя к столу,
в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Войдя в избу, напрасно станешь кликать громко: мертвое молчание будет ответом:
в редкой избе отзовется болезненным стоном или глухим кашлем старуха, доживающая свой век на
печи, или появится из-за перегородки босой длинноволосый трехлетний ребенок,
в одной рубашонке, молча, пристально поглядит на вошедшего и робко спрячется опять.
Из избы выскочили
в рубашонках две девочки. Пригнувшись и сняв шляпу, Нехлюдов
вошел в сени и
в пахнувшую кислой едой грязную и тесную, занятую двумя станами избу.
В избе у
печи стояла старуха с засученными рукавами худых жилистых загорелых рук.
Помещение политических состояло из двух маленьких камер, двери которых выходили
в отгороженную часть коридора.
Войдя в отгороженную часть коридора, первое лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом
в руке, сидевший
в своей куртке на корточках перед дрожащей, втягиваемой жаром заслонкой растопившейся
печи.
Шли месяцы; матушка все больше и больше
входила в роль властной госпожи, а Мавруша продолжала «праздновать» и даже хлебы начала
печь спустя рукава.
Когда банковские дельцы
вошли в город, все уже было кончено. О каком-нибудь спасении не могло быть и речи.
В центральных улицах сосредоточивалось теперь главное
пекло. Горели каменные дома.
Или
входишь в избу, и намека нет на мебель,
печь голая, а на полу у стен рядышком сидят черкесы, одни
в шапках, другие с непокрытыми стрижеными и, по-видимому, очень жесткими головами, и смотрят на меня не мигая.
К обеду приехали бабушка, тетушка и дяди; накануне весь дом был вымыт,
печи жарко истоплены, и
в доме стало тепло, кроме залы,
в которую, впрочем, никто и не
входил до девяти ден.
Наконец, меня перековали. Между тем
в мастерскую явились одна за другою несколько калашниц. Иные были совсем маленькие девочки. До зрелого возраста они ходили обыкновенно с калачами; матери
пекли, а они продавали.
Войдя в возраст, они продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегда водилось. Были и не девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все их покупали.
Но только потухала заря, она уже шла
в хату и, поужинав
в темной избушкес отцом, матерью и братишкой, беззаботная, здоровая,
входила в хату, садилась на
печь и
в полудремоте слушала разговор постояльца.
Вхожу в большую избу, топится
печь.
— Не хлопочи, тетка, — сказал Алексей,
войдя в избу, —
в этой кисе есть что перекусить. Вот тебе пирог да жареный гусь, поставь
в печь… Послушайте-ка, добрые люди, — продолжал он, обращаясь к проезжим, — у кого из вас гнедой конь с длинной гривою?
— Жена, — сказал отец Еремей,
войдя в избу, — накрывай стол, подай стклянку вишневки да смотри поворачивайся! что есть
в печи, все на стол мечи!.. Знаешь ли, кто наш гость?
Далее вы
входите в большую, просторную комнату, занимающую весь флигель, если не считать сеней. Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как
в курной избе, — ясно, что здесь зимой дымят
печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь
в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы
входите в зверинец.
Евгений с тех пор, как встретил ее с ребенком, не видал ее. На поденную она не ходила, так как была с ребенком, а он редко проходил по деревне.
В это утро, накануне Троицына дня, Евгений рано,
в пятом часу, встал и уехал на паровое поле, где должны были рассыпать фосфориты, и вышел из дома, пока еще бабы не
входили в него, а возились у
печи с котлами.
— Ох, — сказала кухарка Полины, когда Яков, пройдя двором,
вошёл в кухню, — сказала и грузно опустилась на скамью у
печи.
В избу
вошла баба и стала не спеша топить
печь, чтобы готовить обед.
Ветер стучал
в окна,
в крышу; слышался свист, и
в печи домовой жалобно и угрюмо напевал свою песенку. Был первый час ночи.
В доме все уже легли, но никто не спал, и Наде все чуялось, что внизу играют на скрипке. Послышался резкий стук, должно быть сорвалась ставня. Через минуту
вошла Нина Ивановна
в одной сорочке, со свечой.
Вошли в сторожку:
печь, нары, две короткие скамьи, стол с лампой на нём, книжка на столе раскрыта, и, заслоняя спиною окно, стоит, позёвывая, белобрысая, курносая девочка-подросток.
Он
входит в дом —
в покоях ночь,
Закрыты ставни, пол скрыпит,
Пустая утварь дребезжит
На старых полках; лишь порой
Широкой, белой полосой
Рисуясь на
печи большой,
Проходит
в трещину ставней
Холодный свет дневных лучей!
Разговаривая таким образом, Патап Максимыч
вошел с Алексеем
в подклет; там сильно олифой пахло: крашеная посуда
в печи сидела для просухи.
Мать Пелагея побежала
в усадьбу к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже ушла, и пора бы ей вернуться. Варька лежит на
печи, не спит и прислушивается к отцовскому «бу-бу-бу». Но вот слышно, кто-то подъехал к избе. Это господа прислали молодого доктора, который приехал к ним из города
в гости. Доктор
входит в избу; его не видно
в потемках, но слышно, как он кашляет и щелкает дверью.
Часа полтора посидели
в трактире, выпили для блезиру по стакану чаю и опять пошли к Стручкову.
Вошли в переднюю. Пахло сильней прежнего. Сквозь полуотворенную кухонную дверь чиновники увидели гуся и чашку с огурцами. Акулина что-то вынимала из
печи.
На верхней площадке Теркин увидал слева дверь, обитую клеенкой, с трудом отворил ее и
вошел в маленькую прихожую, где прежде всего ему кинулась
в глаза корзина, стоявшая у
печи и полная булок-розанцев.
Вошли в просторную кухню с русской
печью. За столом сидела старуха,
в комнате было еще трое ребят-подростков. У всех — широкие переносицы и пушистые ресницы, как у Спирьки.
— Эк вы, как жарите
печи в келье старцевой! Никак уж уходили его
в чаду?
Вошел я к нему, говорю — не слышит. Подошел, глядь — он не дышит. Государь как узнает — разгневается.