У человека есть подлинный опыт адских мук, но это лишь путь человека и лишь пребывание в дурном времени, бессилие
войти в вечность, которая может быть лишь божественной.
Неточные совпадения
…Когда был поднят молот, чтобы пригвоздить к дереву левую руку Иисуса, Иуда закрыл глаза и целую
вечность не дышал, не видел, не жил, а только слушал. Но вот со скрежетом ударилось железо о железо, и раз за разом тупые, короткие, низкие удары, — слышно, как
входит острый гвоздь
в мягкое дерево, раздвигая частицы его…
Когда с римской улицы, где каждый камешек залит светом апрельского солнца, я
вхожу в тенистый музей, его прозрачная и ровная тень мне кажется особенным светом, более прочным, нежели слишком экспансивные солнечные лучи. Насколько помню, именно так должна светиться
вечность. И эти мраморы! Они столько поглотили солнца, как англичанин виски, прежде чем их загнали сюда, что теперь им не страшна никакая ночь… и мне возле них не страшно проклятой ночи. Береги их, человече!
Ценность личности иерархически есть более высокая ценность, чем ценность государства, — личность принадлежит
вечности, государство же времени, личность несет
в себе образ и подобие Божье, государство же этого образа и подобия не имеет, личность идет к Царству Божьему и может
войти в него, государство же никогда
в Царство Божье не
войдет.
Опыт ада и есть замыкание
в субъекте, невозможность
войти в объективное бытие, есть самопогружение, для которого закрывается
вечность и остается лишь дурная бесконечность.
Когда кристаллизовалась концепция ада, то
в нее
вошло древнее чувство мести, перенесенное из времени
в вечность.
Ад есть отрицание
вечности, невозможность
войти в вечную жизнь и приобщиться к
вечности.
В доме начали просыпаться. Жизнь, со своею ежедневной сутолокой,
вошла в свою обыденную колею. Жизнь подобна многоводной реке, всегда ровно катящей свои волны, хотя под ними ежедневно гибнет несколько жизней. Эта гибель для нее безразлична. Бревно и труп она с одинаковым равнодушием несет
в море. Море — это
вечность.
Прошла, быть может, одна минута, показавшаяся Екатерине Петровне целою
вечностью. Все далекое прошлое, связанное с именем вот сейчас, сейчас имеющей
войти в комнату графини, — проносилось
в уме молодой женщины.
И потому
в волю народа,
в общую волю, органическую волю
входят историческое предание и традиция, историческая память о поколениях, отошедших
в вечность.