Неточные совпадения
Безбородые дворовые ребята, зубоскалы и балагуры, заменили прежних степенных стариков; там, где некогда важно расхаживала зажиревшая Роска, две легавые собаки бешено
возились и прыгали по диванам; на конюшне завелись поджарые иноходцы, лихие коренники, рьяные пристяжные
с плетеными гривами, донские верховые кони; часы завтрака, обеда,
ужина перепутались и смешались; пошли, по выражению соседей, «порядки небывалые».
Gnadige Frau между тем об этих разговорах и объяснениях
с прелестным существом в непродолжительном времени сообщила своему мужу, который обыкновенно являлся домой только спать; целые же дни он
возился в больнице, объезжал соседние деревни, из которых доходил до него слух, что там много больных, лечил даже у крестьян лошадей, коров, и когда он таким образом возвратился однажды домой и, выпив своей любимой водочки, принялся
ужинать, то gnadige Frau подсела к нему.
Иван Михайлович. Потом поедете вы к нему. Отец
с матерью, как
водится, не поедут. У него, должно быть, чай будет… так, знаешь, конфекты там, фрукты для барышень, ну, бульончик в чашечках, рыба, что-нибудь на холостую ногу… Разумеется, шампанского там выпьете… Потом ко мне
ужинать и провожать (от меня уедут).
Поужинаем, выпьем за здоровье молодых. (Уж какая мадера! венгерское! еще отец из кампании привез — сорок пять лет!)… Подвезут карету… уложат приданое… благословим, и поедут
с богом за границу.
Перед
ужином, как
водится, была подана водка. Лакей поднес ее, между прочим, и к Рымову. Комик смотрел несколько времени на судок
с нерешительностию; наконец, проворно налил себе самую большую рюмку и залпом выпил ее. Сели за стол. Рымов очутился против Никона Семеныча.
Ужин до половины шел как следует и был довольно молчалив. Хозяин первый заговорил во всеуслышание...
А потом, как вчера и всегда,
ужин, чтение, бессонная ночь и бесконечные мысли все об одном. В три часа восходило солнце, Алена уже
возилась в коридоре, а Вера все еще не спала и старалась читать. Послышался скрип тачки: это новый работник пришел в сад… Вера села у открытого окна
с книгой, дремала и смотрела, как солдат делал для нее дорожки, и это занимало ее. Дорожки ровные, как ремень, гладкие, и весело воображать, какие они будут, когда их посыплют желтым песком.
А потом, как
водится, начался кутеж; он, очень грустный, задумчивый и, по-видимому, не разделявший большого удовольствия, однако на моих глазах раскупорил бутылки три шампанского, и когда после
ужина Аксюша, предмет всеобщего увлечения, закативши под самый лоб свои черные глаза и
с замирающим от страсти голосом пропела: «Душа ль моя, душенька, душа ль, мил сердечный друг» и когда при этом один господин, достаточно выпивший, до того исполнился восторга, что выхватил из кармана целую пачку ассигнаций и бросил ей в колена, и когда она, не ограничившись этим, пошла
с тарелочкой собирать посильную дань и
с прочих, Шамаев, не задумавшись, бросил ей двадцать рублей серебром.
Ужинать сели. Как
водится, жениха
с невестой рядом посадили, по другую сторону невесты уселся Макар Тихоныч. Беседа шла веселая, вино рекой лилось — хорошо пировали. Вдоволь угостился Макар Тихоныч, поминутно сыпал шутками. В конце стола, взглянув на невесту, сказал, обращаясь к Гавриле Маркелычу...
Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не
водится… Грех… И когда встали из-за стола и Богу кресты положили, когда Фекла
с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну
с расспросами.
Игра и
ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки
ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышалась возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя. Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое
возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.