Неточные совпадения
Не стесняясь его присутствием, она
возилась с своим ребенком и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его
рук приняла ложку лекарства.
Вспомнилось, как назойливо
возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую
руку отца на голове своей, на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
В эту минуту явилась необходимость посетить уборную, она помещалась в конце коридора, за кухней, рядом
с комнатой для прислуги. Самгин поискал в столовой свечу, не нашел и отправился, держа коробку спичек в
руках. В коридоре кто-то
возился, сопел, и это было так неожиданно, что Самгин, уронив спички, крикнул...
Спивак взглянула на него удивленно и, этим смутив его еще более, пригласила в комнаты. Там
возилась рябая девица
с наглыми глазами; среди комнаты, задумавшись, стоял Спивак
с молотком в
руках, без пиджака, на груди его, как два ордена, блестели пряжки подтяжек.
Самгин наблюдал. Министр оказался легким, как пустой, он сам, быстро схватив протянутую ему
руку студента, соскочил на землю, так же быстро вбежал по ступенькам, скрылся за колонной,
с генералом
возились долго, он — круглый, как бочка, — громко кряхтел, сидя на краю автомобиля, осторожно спускал ногу
с красным лампасом, вздергивал ее, спускал другую, и наконец рабочий крикнул ему...
Глядел и на ту картину, которую до того верно нарисовал Беловодовой, что она, по ее словам, «дурно спала ночь»: на тупую задумчивость мужика, на грубую, медленную и тяжелую его работу — как он тянет ременную лямку, таща барку, или, затерявшись в бороздах нивы, шагает медленно, весь в поту, будто несет на
руках и соху и лошадь вместе — или как беременная баба, спаленная зноем,
возится с серпом во ржи.
— Убирайся ты от меня! — взвизгнула она, быстро отвернувшись и махнув на меня
рукой. — Довольно я
с вами со всеми
возилась! Полно теперь! Хоть провалитесь вы все сквозь землю!.. Только твою мать одну еще жалко…
Митя рассказал, как он запачкал обшлаг,
возясь с Григорием, и ввернул его внутрь еще у Перхотина, когда мыл у него
руки.
Дмитрия Федоровича он к себе принял на
руки, когда сбежала Аделаида Ивановна, трехлетним мальчиком и
провозился с ним почти год, сам гребешком вычесывал, сам даже обмывал его в корыте.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от
руки и от дому,
с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
За стойкой, как
водится, почти во всю ширину отверстия, стоял Николай Иваныч, в пестрой ситцевой рубахе, и,
с ленивой усмешкой на пухлых щеках, наливал своей полной и белой
рукой два стакана вина вошедшим приятелям, Моргачу и Обалдую; а за ним в углу, возле окна, виднелась его востроглазая жена.
Покуда в девичьей происходят эти сцены, Василий Порфирыч Затрапезный заперся в кабинете и
возится с просвирами. Он совершает проскомидию, как настоящий иерей: шепчет положенные молитвы, воздевает
руки, кладет земные поклоны. Но это не мешает ему от времени до времени посматривать в окна, не прошел ли кто по двору и чего-нибудь не пронес ли. В особенности зорко следит его глаз за воротами, которые ведут в плодовитый сад. Теперь время ягодное, как раз кто-нибудь проползет.
Но в большинстве случаев это
водилось только между мелкопоместными и сходило
с рук лишь до тех пор, покуда мирволил предводитель дворянства.
Черт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее
руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как
водится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправит прямо в пекло.
Когда его, распухшего и как будто
с обваренными
руками, бросили
с камнем в море, Черный в назидание прочим его товарищам проговорил: „У нас по-русски так
водится“».
Когда
рука была вправлена, все вздохнули свободно. Срастить сломанную левую ногу — дело пустое. Фельдшеру постоянно приходилось
возиться с переломами, и он принялся за работу уже
с равнодушным лицом.
На полатях лежал Заболотский инок Кирилл, который частенько завертывал в Таисьину избушку. Он наизусть знал всю церковную службу и наводил на ребят своею подавляющею ученостью панический страх. Сама Таисья
возилась около печки
с своим бабьим делом и только для острастки появлялась из-за занавески
с лестовкой в
руках.
Кроме того, у Арапова в окрестностях Лефортовского дворца и в самом дворце было очень большое знакомство. В других частях города у него тоже было очень много знакомых. По должности корректора он знал многих московских литераторов, особенно второй
руки;
водился с музыкантами и вообще
с самою разнородною московскою публикою.
Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка,
с сморщенным лицом и
с слезливыми глазами. Как
водится, она сейчас же подошла к барину и взяла было его за
руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич,
с полгода перед тем только умер в Москве.
Все это утро я
возился с своими бумагами, разбирая их и приводя в порядок. За неимением портфеля я перевез их в подушечной наволочке; все это скомкалось и перемешалось. Потом я засел писать. Я все еще писал тогда мой большой роман; но дело опять повалилось из
рук; не тем была полна голова…
Он пробыл у нас еще два часа, но все это время на месте не мог усидеть, вставал,
возился, шумел, шалил
с Сашей, целовал меня украдкой, щипал меня за
руку и делал тихонько гримасы Анне Федоровне.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились
с полной торжественностью; впереди шел камердинер его
с образом в
руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как
водится, тянулась погребальная колесница
с гробом, за которым непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
Хромую девушку я увидал вечером, в тот же день. Сходя
с крыльца на двор, она уронила костыль и беспомощно остановилась на ступенях, вцепившись в струну перил прозрачными
руками, тонкая, слабенькая. Я хотел поднять костыль, но забинтованные
руки действовали плохо, я долго
возился и досадовал, а она, стоя выше меня, тихонько смеялась...
Он
возился в сумраке, толкал стол, брал в
руки то одну, то другую бутылку и снова ставил их на место, смеясь виновато и смущенно. А она вплоть подошла к нему и стояла рядом
с ним,
с улыбкой глядя в лицо ему и на его дрожащие
руки.
Скромнейшим образом
возился он
с листочками да корешочками, и никому решительно не была известна мера его обширных знаний естественных наук; но когда Орсини бросил свои бомбы под карету Наполеона III, а во всех кружках затолковали об этих ужасных бомбах и недоумевали, что это за состав был в этих бомбах, Кирилл Александрович один раз вызвал потихоньку в сад свою сестру, стал
с ней под окном каменного грота, показал крошечную, черненькую грушку, величиною в маленький женский наперсток и, загнув
руку, бросил этот шарик на пол грота.
— Что, что, что? Да ты здесь рассуждать научился! ах ты, мужик ты этакой! ах ты, сопляк! Ну, жаль, некогда мне теперь
с тобой
возиться, а то бы я… Ну да потом припомню! Давай ему шляпу, Гришка! Давай ему шубу! Здесь без меня все эти три комнаты прибрать; да зеленую, угловую комнату тоже прибрать. Мигом щетки в
руки!
С зеркал снять чехлы,
с часов тоже, да чтоб через час все было готово. Да сам надень фрак, людям выдай перчатки, слышишь, Гришка, слышишь?
Хотя отец мой не был приучен к чтению смолоду в своем семействе (у дедушки и бабушки
водились только календари да какие-то печатные брошюрки «о Гарлемских каплях» и «Эликсире долгой жизни»), но у него была природная склонность к чтению, чему доказательством служит огромное собрание песен и разных тогдашних стишков, переписанных
с печатного его собственною
рукою, сохраняющееся у меня и теперь.
В непродолжительном времени Евсеич вдруг вскочил и, закричав: «Вот он, батюшка!» — начал
возиться с большой рыбой, обеими
руками держа удилище.
У другого конца кровати сидел, заложив ногу на ногу, Дюрок, дон Эстебан стоял посредине спальни. У стола доктор
возился с лекарствами. Капитан Орсуна ходил из угла в угол, заложив за широкую спину обветренные, короткие
руки. Молли была очень нервна, но улыбалась, когда я вошел.
Разбойные люди расспросили дьячка про розыск, который вел в Усторожье воевода Полуект Степаныч, и обрадовались, когда Арефа сказал, что сидел вместе
с Белоусом и Брехуном. Арефа подробно рассказал все, что сам знал, и разбойные люди отпустили его. Правда, один мужик приглядывался к Охоне и даже брал за
руку, но его оттащили: не такое было время, чтобы
возиться с бабами. Охоня сидела ни жива ни мертва, — очень уж она испугалась. Когда телега отъехала, Арефа захохотал.
Его раздели, положили на кровать. Уже на улице он начал подавать знаки жизни, мычал, махал
руками… В комнате он совсем пришел в себя. Но как только опасения за жизнь его миновались и
возиться с ним было уже не для чего — негодование вступило в свои права: все оступились от него, как от прокаженного [Прокаженный — больной проказой, заразной кожной болезнью, которая считалась неизлечимой.].
Сидя у окна в сад или в саду
с шитьём в
руках, она слышит отрывки беседы Тихона
с Никитой, они
возятся за ягодником у бани, и, сквозь мягкий шумок фабрики, просачиваются спокойные слова дворника.
Меньше полусотни сажен осталось до фабрики, когда котёл покачнулся особенно круто и не спеша съехал
с переднего катка, ткнувшись в песок тупой мордой, — Никита видел, как его круглая пасть дохнула в ноги отца серой пылью. Люди сердито облепили тяжёлую тушу, пытаясь подсунуть под неё каток, но они уже выдохлись, а котёл упрямо влип в песок и, не уступая усилиям их, как будто зарывался всё глубже. Артамонов
с рычагом в
руках возился среди рабочих, покрикивая...
Лишь после этого Яков почувствовал, что он смертельно испуган, испуган так, что хотел закричать и не мог;
руки его дрожали и ноги не послушались, когда он хотел встать
с колен. В двух шагах от него
возился на земле, тоже пытаясь встать, этот человек, без шапки,
с курчавой головою.
Вот он идёт рядом
с Мироном по двору фабрики к пятому корпусу, этот корпус ещё только вцепился в землю, пятый палец красной кирпичной лапы; он стоит весь опутанный лесами, на полках лесов
возятся плотники, блестят их серебряные топоры, блестят стеклом и золотом очки Мирона, он вытягивает
руку, точно генерал на старинной картинке ценою в пятачок, Митя, кивая головою, тоже взмахивает
руками, как бы бросая что-то на землю.
Когда Писарев хотел поблагодарить, как
водится, за совет и рецепты, Григорий Яковлевич оттолкнул
руку Писарева
с двадцатипятирублевой бумажкой и сказал смеясь: «Вы заплатите мне вашими будущими сочинениями; дня через два я заеду к вам».
Нас благословили и обвенчали, как
водится. Один из родных был одет маршалом, украшен цветными перевязями и
с пребольшим жезлом, также изукрашенным развевающимися разноцветными лентами. Шесть шаферов,
с алыми бантами на
руке, исполняли все его препоручения. Эти чиновники предшествовали нам к венцу и от венца.
Ильич во мгновение ока перекатился два раза и спрятался в углу печи, так что распугал всех тараканов. Староста бросил ложку и побежал к Илье. Дутлов медленно поставил фонарь, распоясался, пощелкивая языком, покачал головой и подошел к Илье, который уж
возился с старостой и дворником, не пускавшими его к окну. Они поймали его за
руки и держали, казалось, крепко; но как только Илья увидел дядю
с кушаком, силы его удесятерились, он вырвался и, закатив глаза, подступил
с сжатыми кулаками к Дутлову.
В тени группы берёз был разостлан яркий ковёр, на нём стоял самовар, испуская струйки пара и голубой дым, а около него, присев на корточки,
возилась Маша
с чайником в
руке. Лицо у неё было красное, счастливое, волосы на голове мокрые.
В общей суматохе не принимали участия только Кривополов, Дружков, Середа и еще какой-то инженер в отставке, которые винтили уже третьи сутки. Агашков молился
с утра богу, Кун, заложив
руки в карманы своей кожаной куртки, особенно сосредоточенно курил сигару
с раннего утра. В избе Спирьки Флегонт Флегонтович
возился с каким-то футляром, который никак не входил у него в боковой карман.
Иногда она сама меня выводит из терпенья; вдруг найдет на нее стих какой-то: ни читать не хочет, ни разговаривать, шьет в пяльцах,
возится с Наташей,
с ключницей, в кухню вдруг сбегает или просто сидит, поджав
руки, и посматривает в окошко, а не то примется играть
с няней в дурачки…
Руки у ней были невелики, но не очень красивы: у людей
с талантами таких
рук не бывает… и действительно, за Верой Николаевной никаких особенных талантов не
водилось.
Но вот снегу больше нет: лошадей, коров и овец, к большому их, сколько можно судить по наружности, удовольствию, сгоняют в поля — наступает рабочая пора; впрочем, весной работы еще ничего — не так торопят:
с Христова дня по Петров пост воскресенья называются гулящими; в полях
возятся только мужики; а бабы и девки еще ткут красна, и которые из них помоложе и повеселей да посвободней в жизни, так ходят в соседние деревни или в усадьбы на гульбища; их обыкновенно сопровождают мальчишки в ситцевых рубахах и непременно
с крашеным яйцом в
руке.
Сани уже тронулись, когда он грузно ввалился в них, рискуя задавить пьяного Сеньку, и вся группа бестолковым темным пятном опять понеслась вперед, вихляясь из стороны в сторону… Над широкой спинкой саней мелькали
руки, спины, собольи шапки. Бурмакин
с Сенькой
возились, как два медведя, отымая друг у друга бутылку
с водкой, которая весело мелькала на солнце… Неровно звенел колокольчик, и к нам доносились нелепые обрывки циничной приисковой песни.
— «Дура, говорит, ты, баба: работник будет тебе отяготителен, да и мне не к
рукам: запашку, говорит, я здесь делаю больше ленную, а со льном, сама ты знаешь, мужику не
возиться;
с дочки твоей я лишнего не спрошу: что поработает, то и ладно».
— Как отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих
рук дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай: приедет жених, не прячься, не бегай, говори
с ним, как
водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я, мол, в скитах выросла, из детства, мол, желание возымела Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у отца на лето к нам в обитель гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— А ты паренек недогадливый!.. Не умеешь
водиться с девицами, — весело и звонко захохотала Фленушка. — У нас, у девок, обычай такой: сама не захочет — ее не замай,
рукам воли не давай… Так-то, друг сердечный!.. А ты этого, видно, не знал?.. А?..
— Послушай, Полояров, это, наконец, из
рук вон! — запальчиво обратилась к нему Лидинька (
с приездом в Петербург она очень прогрессировалась и, не стесняясь никем и ничем, «по принципу» говорила Полоярову
с Анцыфровым прямо «ты»). — Это черт знает что!
С какой стати ты
водишься с этим господином?
Босиком, штаны засучив выше колена, бойко ловцы похватавши рашни́ и бо́талы, бросились
с ними на покрытую водою отмель. Одни воду толкут и мутят ее, загоняя раков, другие рашни́ расставляют. Набежали мальчишки, сами охотой полезли в реку и безо всяких снарядов принялись
руками раков таскать из нор, нарытых в берегу под водою. Вынул ловец первую рашню — тихо
возилось там десятка полтора крупных и мелких раков.
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на
руку он не положит, —
возись после
с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.