Неточные совпадения
Ехала бугристо нагруженная зеленая телега пожарной команды, под ее дугою качался и весело звонил колокольчик. Парой рыжих лошадей правил краснолицый солдат в синей рубахе, медная
голова его ослепительно сияла. Очень странное впечатление будили у Самгина веселый колокольчик и эта медная башка, сиявшая празднично. За этой телегой ехала другая, третья и еще, и
над каждой торжественно
возвышалась медная
голова.
В пекарне становилось все тише, на печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою ветра в трубе. Семь человек за столом сдвинулись теснее, двое положили
головы на стол, пузатый самовар
возвышался над ними величественно и смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
Внизу,
над кафедрой,
возвышалась, однообразно размахивая рукою, половинка тощего профессора, покачивалась лысая, бородатая
голова, сверкало стекло и золото очков. Громким голосом он жарко говорил внушительные слова.
Черными кентаврами
возвышались над толпой конные полицейские; близко к одному из них стоял высокий, тучный человек в шубе с меховым воротником, а из воротника торчала
голова лошади, кланяясь, оскалив зубы, сверкая удилами.
Сидели посредине комнаты, обставленной тяжелой жесткой мебелью под красное дерево, на книжном шкафе,
возвышаясь, почти достигая потолка, торчала гипсовая
голова ‹Мицкевича›,
над широким ковровым диваном — гравюра: Ян Собесский под Веной.
Пред Самгиным
над столом
возвышалась точно отрезанная и уложенная на ладони
голова, знакомое, но измененное лицо, нахмуренное, с крепко сжатыми губами; в темных глазах — напряжение человека, который читает напечатанное слишком неясно или мелко.
Над пятой уже
возвышалась продолговатая куча кусков мерзлой земли грязно-желтого цвета, и, точно памятник, неподвижно стояли, опустив
головы, две женщины: старуха и молодая.
Когда пыль, поднятую этой толкотней, пронесло дальше, к площади, знамя опять стояло неподвижно, а под знаменем встал человек с открытой
головой, длинными, откинутыми назад волосами и черными сверкающими глазами южанина. Он был невелик ростом, но
возвышался над всею толпой, на своей платформе, и у него был удивительный голос, сразу покрывший говор толпы. Это был мистер Чарльз Гомперс, знаменитый оратор рабочего союза.
— Как жаль, — говорит он медленно и тихо, покачивая
головой и не глядя в глаза собеседнику (он никогда не смотрит в глаза), — как глубоко жаль, уважаемый Михаил Аверьяныч, что в нашем городе совершенно нет людей, которые бы умели и любили вести умную и интересную беседу. Это громадное для нас лишение. Даже интеллигенция не
возвышается над пошлостью; уровень ее развития, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия.
Мировой судья, помещавшийся по правую руку от хозяйки, отличался очень длинными ногами и необыкновенно коротким туловищем. Поэтому, когда он сидел, то
над столом, подобно музейным бюстам,
возвышались только его
голова и половина груди, а концы его пышной раздвоенной бороды нередко окунались в соус. Пережевывая кусок зайца в сметанном соусе, он говорил с вескими паузами, как человек, привыкший к общему вниманию, и убедительно подчеркивал слова движениями вилки, зажатой в кулак...
К чему, спрашивается, нам ломать
головы, изобретать,
возвышаться над шаблоном, жалеть рабочих, красть или не красть, если мы знаем, что эта дорога через две тысячи лет обратится в пыль?
Несмотря на относительную вышину табурета,
голова сидевшего на нем человека
возвышалась над столом таким образом, что его подбородок приходился почти в уровень со столешницей.
Долго смотрела она в ту сторону, где крест одиноко
возвышался над долиной; наконец задумалась и склонила
голову на грудь.
Товарищ его осторожно снял ношу свою, приставил ее к дереву, молча поклонился еще раз Вульфу и невесте его. Все общество расположилось, по удобности или по вкусу, кто на подушках из кареты, кто на мураве. Слепец, сидя на двух подушках,
возвышался над всеми целою
головою: казалось, старость председала в совете красоты и мужества.
Она ждала, не смея верить, — вдруг ужаснувшаяся тому, чего искала и жаждала так долго. Стала на колени. И, слегка улыбнувшись, уже по-новому, по-страшному
возвышаясь над ней, он положил руку ей на
голову и повторил...