Неточные совпадения
Лопухов положительно знал, что будет ординатором (врачом) в одном из петербургских
военных гошпиталей — это считается большим
счастьем — и скоро получит кафедру в Академии.
— Да так, братец, что!.. Невелико
счастье быть
военным. Она, впрочем, говорит, чтобы в гвардии тебе служить, а потом в флигель-адъютанты попасть.
— Однажды
военный советник (был в древности такой чин) Сдаточный нас всех перепугал, — рассказывал Капотт. — Совсем неожиданно написал проект"о необходимости устроения фаланстеров из солдат, с припущением в оных, для приплода, женского пола по пристойности", и, никому не сказав ни слова, подал его по команде. К
счастию, дело разрешилось тем, что проект на другой день был возвращен с надписью:"дурак!"
Друзья только в эти минуты наперерыв, перебивая друг друга, рассказали, что мое
счастье было в том, что я забыл табакерку. В те минуты, когда я за ней бегал, по коридору прошел
военный обход, который арестовал бы меня, и утром я был бы уже удавлен.
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода привели немного в порядок его мысли, и он один, лежа на диване, то морщился, то чуть не хохотал, — у него в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали руку, ту руку, которая имела
счастие ежедневно подсаживать генерала в карету, — до гостиной губернского предводителя, в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской форме, как в
военной службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего не значит; потом он признался Бельтову, что он истинный патриот, строит у себя в деревне каменную церковь и терпеть не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить в кавалерии и заниматься устройством имения, играют в карты, держат француженок и ездят в Париж, — все это вместе должно было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Иванов вдруг огляделся и почему-то устыдился своего
военного, форменного пальто, — того самого пальто, надев которое два года тому назад в первый раз, при производстве, он воображал себя на верху
счастья и с презрением оглядывал всех «штафирок».
Он все испытал, и ему еще в юности опротивели все удовольствия, которые можно достать за деньги; любовь светских красавиц тоже опротивела ему, потому что ничего не давала сердцу; науки тоже надоели, потому что он увидел, что от них не зависит ни слава, ни
счастье; самые счастливив люди — невежды, а слава — удача;
военные опасности тоже ему скоро наскучили, потому что он не видел в них смысла и скоро привык к ним.
«Что за вздор эти почести и слава
военная! — думал он, глядя на завешенное шалью окно, сквозь которое прокрадывались бледные лучи месяца. — Вот
счастье — жить в тихом уголке, с милой, умной, простой женою! Вот это прочное, истинное
счастье!»
И он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего. Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люди переносили по приговорам
военного суда; а такое именно наказание и досталось бы Постникову, если бы, к
счастию его, не произошло всех тех смелых и тактических эволюции, о которых выше рассказано.
Не веря своему
счастью, я не отпускала сильные, загрубелые на
военной службе руки князя Андро. Такими я помнила эти руки с детства…
По остановке я сразу узнал
военное судно, и когда увидал, как на корвете вашем великодушно прибавили парусов, несмотря на свежий ветер, о, тогда я понял, что мы спасены, и мы благословляли вас и плакали от
счастья, не смея ему верить…
В 1768 году Екатерина послала его против турок и писала к графу Салтыкову: «дай бог ему
счастья отцовского», но князь Александр Михайлович, как видно, не наследовал от родителя ни
счастья, ни
военных талантов.
Вследствие этих соображений Густав Бирон окончательно решил быть
военным. Вопрос о том, где проявить будущие свои
военные доблести, вовсе не существовал для Густава. По обычаю соотечественников, так сказать, освященному временем, он намеревался искать
счастия в Польше, к которой Курляндия состояла с 1551 года в отношениях земельного владения.
Указом 12 января 1737 года повелевалось командировать к армии Миниха, расположенной на Украине, с каждого гвардейского полка по батальону, а начальником всего гвардейского отряда, к составу которого были причислены три роты конной гвардии, назначен генерал-майор лейб-гвардии Измайловского полка подполковник и генерал-адъютант Густав Бирон.
Счастье и успех сопровождали его в войне с турками, он только один раз приезжал в Петербург, но вскоре возвратился обратно на театр
военных действий.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и
счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки
военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.