Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы
не слушать ее
вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Со вступлением в должность градоначальника Угрюм-Бурчеева либерализм в Глупове прекратился
вовсе, а потому и мартиролог
не возобновлялся.
Разума он
не признавал
вовсе и даже считал его злейшим врагом, опутывающим человека сетью обольщений и опасных привередничеств.
Но это был все-таки либерализм, а потому и он успеха иметь
не мог, ибо уже наступила минута, когда либерализма
не требовалось
вовсе.
Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка! он
вовсе ее
не заслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметь мелкое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии будет спрашивать, чему он должен верить: «Мой друг, со мною было то же самое, и ты видишь, однако, я обедаю, ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и слез!»
Вера больна, очень больна, хотя в этом и
не признается; я боюсь, чтобы
не было у нее чахотки или той болезни, которую называют fievre lente [Fievre lente — медленная, изнурительная лихорадка.] — болезнь
не русская
вовсе, и ей на нашем языке нет названия.
Однако мне всегда было странно: я никогда
не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть,
вовсе об этом
не стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень
не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние сильного организма? или мне просто
не удавалось встретить женщину с упорным характером?
Это был решительно человек, для которого
не существовало сомнений
вовсе; и сколько у них заметно было шаткости и робости в предположениях, столько у него твердости и уверенности.
Помещик Манилов, еще
вовсе человек
не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без памяти.
Еще день такой, день такой грусти, и
не было <бы> Чичикова
вовсе на свете.
А между тем появленье смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот, кто еще
не так давно ходил, двигался, играл в вист, подписывал разные бумаги и был так часто виден между чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе, левый глаз уже
не мигал
вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет
вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы
не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему
не нужно ничего, чтобы она
не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он ничего
не требует, и полюбопытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и
не слыхивала такого имени и что такого помещика
вовсе нет.
Последние слова он уже сказал, обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему, обратится
не к тому лицу, к которому относятся слова, а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже
вовсе незнакомому, от которого знает, что
не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец
не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего
не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
Но и друг наш Чичиков чувствовал в это время
не вовсе прозаические грезы.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его
вовсе, сказавши, что это бес, а
не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила,
не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и,
не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей
не ворочал
вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Пестрый шлагбаум принял какой-то неопределенный цвет; усы у стоявшего на часах солдата казались на лбу и гораздо выше глаз, а носа как будто
не было
вовсе.
Многих резвостей и шалостей он
не удерживал
вовсе: в первоначальных резвостях видел он начало развитья свойств душевных.
Повытчика перестал звать папенькой и
не целовал больше его руки, а о свадьбе так дело и замялось, как будто
вовсе ничего
не происходило.
Тогда представлялась и другая выгода: можно было
вовсе улизнуть из этих мест и
не заплатить Костанжогле денег, взятых у него взаймы.
— Направо, — сказал мужик. — Это будет тебе дорога в Маниловку; а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут
вовсе нет. Там прямо на горе увидишь дом, каменный, в два этажа, господский дом, в котором, то есть, живет сам господин. Вот это тебе и есть Маниловка, а Заманиловки совсем нет никакой здесь и
не было.
В комнате были следы вчерашнего обеда и ужина; кажется, половая щетка
не притрогивалась
вовсе.
Генерал
не любил противуречья и возраженья, хотя в то же время любил поговорить даже и о том, чего
не знал
вовсе.
Так как разговор, который путешественники вели между собою, был
не очень интересен для читателя, то сделаем лучше, если скажем что-нибудь о самом Ноздреве, которому, может быть, доведется сыграть
не вовсе последнюю роль в нашей поэме.
На вопрос, точно ли Чичиков имел намерение увезти губернаторскую дочку и правда ли, что он сам взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрев отвечал, что помогал и что если бы
не он, то
не вышло бы ничего, — тут он и спохватился было, видя, что солгал
вовсе напрасно и мог таким образом накликать на себя беду, но языка никак уже
не мог придержать.
В службе они удержались на самых шатких местах, тогда как многие, гораздо их умнейшие,
не вытерпев, бросили службу из-за мелочных личных неприятностей, бросили
вовсе или же,
не ведая ничего, очутились в руках взяточников и плутов.
Пробовалось сообщить ему множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков
не знал
вовсе.
Но я
не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их
вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать
не захотел,
Но к жизни
вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто
не трогало его,
Не замечал он ничего.
Карл Иваныч был глух на одно ухо, а теперь от шума за роялем
вовсе ничего
не слыхал. Он нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась верхом утонченности, приподнял шапочку над головой и сказал...
Многим из них это было
вовсе ничего и казалось немного чем крепче хорошей водки с перцем; другим наконец сильно надоедали такие беспрестанные припарки, и они убегали на Запорожье, если умели найти дорогу и если
не были перехватываемы на пути.
Солнце, казалось,
не заходило сюда
вовсе.
Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему, в один миг пропал, как бы
не бывал
вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного отца.
Впрочем, это наставление было
вовсе излишне, потому что ректор и профессоры-монахи
не жалели лоз и плетей, и часто ликторы [Ликторы — помощники консула.] по их приказанию пороли своих консулов так жестоко, что те несколько недель почесывали свои шаровары.
— А с ними-то что будет? — слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы
вовсе и
не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее.
Искал, искал я этот Харламов дом, — а ведь вышло потом, что он
вовсе и
не Харламов дом, а Буха, — как иногда в звуках-то сбиваешься!
Полячок, впрочем, привел с собою еще каких-то двух других полячков, которые
вовсе никогда и
не жили у Амалии Ивановны и которых никто до сих пор в нумерах
не видал.
Мучительная, темная мысль поднималась в нем — мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту
не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что
вовсе, может быть,
не то надо делать, что он теперь делает…
Заметив еще при входе, как ослепительно хороша собою Авдотья Романовна, он тотчас же постарался даже
не примечать ее
вовсе, во все время визита, и обращался единственно к Пульхерии Александровне.
— В каком волнении?
Вовсе ни в каком
не в волнении, — передернуло Разумихина.
— Ты барин! — говорили ему. — Тебе ли было с топором ходить;
не барское
вовсе дело.
Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли, и маменька с ними. Пройди и ты, коли хочешь. Да нет, лучше
не ходи, а то она, пожалуй, и
вовсе растеряется.
Хоть надобно Овец оборонить,
Но и Волков
не вовсе ж притеснить.
— Я уже доложил вам, что ни во что
не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука вообще
не существует
вовсе.
(Библ.)] а об устрицах говорила
не иначе, как с содроганием; любила покушать — и строго постилась; спала десять часов в сутки — и
не ложилась
вовсе, если у Василия Ивановича заболевала голова;
не прочла ни одной книги, кроме «Алексиса, или Хижины в лесу», [«Алексис, или Хижина в лесу» — сентиментально-нравоучительный роман французского писателя Дюкре-Дюминиля (1761–1819).
— Ой, простите, глупо я пошутил, уподобив вас гривеннику! Вы, Клим Иваныч, поверьте слову: я цену вам как раз весьма чувствую! Душевнейше рад встретить в лице вашем
не пустозвона и празднослова,
не злыдня, подобного, скажем, зятьку моему, а человека сосредоточенного ума, философически обдумывающего видимое и творимое. Эдакие люди — редки, как, примерно… двуглавые рыбы, каких и
вовсе нет. Мне знакомство с вами — удача, праздник…
Коковцов в Берлине сказал, что Дума и печать
вовсе еще
не народ, и вообще осуждают отношение министров к Думе.
— Ну, полноте! — сказал Самгин, —
вовсе вы
не такой свирепый…