Неточные совпадения
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и
из окон каждого дома
виднелось веселое пламя.
Вот какой был вид
из них: прямо под
окнами дорога, на которой каждая выбоина, каждый камешек, каждая колея давно знакомы и милы мне; за дорогой — стриженая липовая аллея, из-за которой кое-где
виднеется плетеный частокол; через аллею виден луг, с одной стороны которого гумно, а напротив лес; далеко в лесу видна избушка сторожа.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде
виднелись огни; в
окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты;
из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней,
виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые ворота, лихо мчится кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через высокий порог в раскрытую дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком темного домика с светлыми
окнами…
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил
из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась.
Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья,
виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Когда он вернулся,
из его
окна всю ночь светился огонь на кусты жасмина, на бурьян и подсолнухи, а в избе
виднелась фигура ябедника, то падавшего на колени перед иконой, когда иссякало вдохновение, то усиленно строчившего…
В каждой комнате, чуть ли не в каждом
окне, были у меня замечены особенные предметы или места, по которым я производил мои наблюдения:
из новой горницы, то есть
из нашей спальни, с одной стороны
виднелась Челяевская гора, оголявшая постепенно свой крутой и круглый взлобок, с другой — часть реки давно растаявшего Бугуруслана с противоположным берегом;
из гостиной чернелись проталины на Кудринской горе, особенно около круглого родникового озера, в котором мочили конопли;
из залы стекленелась лужа воды, подтоплявшая грачовую рощу;
из бабушкиной и тетушкиной горницы видно было гумно на высокой горе и множество сурчин по ней, которые с каждым днем освобождались от снега.
Я очень любил смотреть в
окно, выходившее на Бугуруслан:
из него
виднелась даль уремы Бугуруслана, сходившаяся с уремою речки Кармалки, и между ними крутая и голая вершина Челяевской горы.
Все переходили по недоделанному полу в комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой комнатой, довольно большою, с итальянским
окном, выходившим на сток двух рек;
из него по обе стороны
виднелись и суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег, на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и службы, тоже крытые черепицей, и среди их церкви и колокольни с серебряными главами и крестами.
Газ в магазинах еще не зажигался, но по местам из-за
окон уже
виднелась протягивавшаяся к газовому рожку рука.
Прасковья Семеновна заняла наблюдательную позицию в том
окне,
из которого
виднелась трактовая дорога.
В подвальном этаже одного
из домов около почтамта в сквозь завешанные
окна виднелось освещение.
Направо большая изба, в которой ютится семейство хозяина и пускается черный народ, прямо — две небольшие"чистые"горницы для постояльцев почище, с подслеповатыми, и позеленевшими
окнами,
из которых
виднелась площадь, а за нею Волга.
Но он спал, когда поезд остановился на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки,
виднелись здания
из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в
окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
А он, Феденька, одетый по-дорожному (поодаль
виднеется заложенный дормёз,
из окна которого выглядывает Иоанна д’Арк), стоит на базарной площади и провозглашает грандиозный поход в пустыню.
На широкой площади
виднеются три лавочки с красным товаром, семечком, стручками и пряниками, и за высокой оградой, из-за ряда старых раин,
виднеется, длиннее и выше всех других, дом полкового командира со створчатыми
окнами.
Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади.
Из труб избушек шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В
окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и папахи кучками
виднелись в темноте около заборов и домов.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки
виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви,
из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими
окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями
из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского
окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Глаза Глеба медленно обратились тогда к
окну,
из которого
виднелись: часть площадки, лодки, опрокинутые на берегу, и Ока.
В этот день я смотрел
из окна чертежной на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что в глубине аллеи я вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где
виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Понимаете, дьяволы!» — кланялись вдруг все разом, словно по команде; каждый
из «чертей и дьяволов» крепко держал свою шапку обеими руками и не спускал взора с
окна, в котором
виднелась фигура Мартына Петровича.
Феша прыснула себе в руку и начала делать какие-то особенные знаки по направлению к
окнам, в одном
из которых торчала голова в платке, прильнув побелевшим концом носа к стеклу; совершенно круглое лицо с детским выражением напряженно старалось рассмотреть меня маленькими серыми глазками, а когда я обернулся, это лицо с смущенной улыбкой спряталось за косяк, откуда
виднелся только кончик круглого, как пуговица, носа, все еще белого от сильного давления о стекло.
Впрочем, рассуждать было поздно. Аян вынул револьвер, положил палец на спуск и тихими, крадущимися шагами подошел к двери. Лицо его пылало негодованием; возможно, что появление в этот момент лакея было бы для слуги полным земным расчетом. Раздвинув портьеру, он увидел залу, показавшуюся ему целой площадью; в глубине ее
виднелись еще двери; веселый солнечный ливень струился
из больших
окон, пронизывая светлую пустоту.
Вот что мне представлялось: ночь, луна, свет от луны белый и нежный, запах… ты думаешь, лимона? нет, ванили, запах кактуса, широкая водная гладь, плоский остров, заросший оливами; на острове, у самого берега, небольшой мраморный дом, с раскрытыми
окнами; слышится музыка, бог знает откуда; в доме деревья с темными листьями и свет полузавешенной лампы;
из одного
окна перекинулась тяжелая бархатная мантия с золотой бахромой и лежит одним концом на воде; а облокотясь на мантию, рядом сидят он и она и глядят вдаль туда, где
виднеется Венеция.
И оба почесали затылки, задравши головы кверху. А
из окон по-прежнему неслось жужжание,
виднелись желтые вытянутые лица, шапки на затылке, закрытые глаза, неподвижные губы… Жиденята плакали, надрывались, и опять мельнику показалось, что кто-то другой внутри их плачет и молит о чем-то давно утраченном и наполовину уже позабытом…
Малорусская хатка стояла пустая, с белыми обмерзшими
окнами. За нею
виднелась небольшая юрта с наклонными стенами, казавшаяся кучей снега. Летом я не обратил на нее внимания. Теперь в ее
окнах переливался огонь, а
из трубы высоко и прямо подымался белый столб дыма, игравший своими бледными переливами в лучах месяца.
Этапный двор казался угрюм и неприветлив. Ровная с прибитой пылью площадка замыкалась забором. Столбы частокола, поднявшись рядами, встали угрюмой тенью между взглядом и просторною далью. Зубчатый гребень как-то сурово рисовался на темной синеве ночного неба. Двор казался какой-то коробкой… в тени смутно
виднелся ворот колодца и еще неясные очертания каких-то предметов. Глухое бормотание и дыхание спящих арестантов неслись
из открытых
окон…
Каждый день, с восьми часов утра до двух часов пополудни, Ферапонтов сидел за своей конторкой, то просматривая с большим вниманием лежавшую перед ним толстую книгу, то прочитывая какие-то бумаги, то, наконец, устремляя печальный взгляд на довольно продолжительное время в
окно,
из которого
виднелась колокольня, несколько домовых крыш и клочок неба.
Я дал ему папиросу и вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за верхушки елей и кедров. На траве сверкала роса, а в ближайшее
окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных в изголовье мертвого тела.
— Вот вам люди! — продолжал он, обращаясь к
окну,
из которого
виднелась городская площадь, усыпанная, по случаю базара, народом. — Позови обедать, — так пешком прибегут! Покровительство нужно, — на колени, подлец, встанет, в грязи в ноги поклонится! А затей что-нибудь поблагороднее, так и жена больна и в отпуск надобно ехать… Погодите, мои милые, дайте мне только дело это кончить: в калитку мою вы не заглянете…
Когда, бывало, старый Михеич сидел на
окне коридора и дремал, при чем из-под его папахи, вечно нахлобученной на самые брови,
виднелись концы длинных усов и ястребиного носа, тихо и благосклонно «клевавшего» в спокойной дремоте, в коридоре подследственных воцарялась непринужденность и даже некоторая развязность, конечно, в возможных для этого места пределах.
Только крыша
виднелась из-за кустов, а
окна совсем были закрыты вишневыми деревьями, оттого в комнатах даже и в летние дни был постоянный сумрак.
Катя пошла в кухню. Плита была снята, духовой шкаф и котел выломаны,
виднелись закоптелые кирпичи. В комнатах, где жили солдаты, с диванов и кресел была срезана материя, голые пружины торчали
из мочалы. Разбитые
окна, грязь.
— Уж давно
виднеются из школы огни в
окнах, и в тумане, дожде или в косых лучах осеннего солнца появляются на буграх темные фигурки.
В середнем
окне виднелись дорогие бронзовые часы, а стекла других залеплены были вырезанными
из цветной бумаги подобиями лошади и чего-то вроде буквы Ф., с раздвоенным нижним концом и трехуголкой с перьями наверху.
В одной
из отдаленных горниц обширных хором князя Василия Прозоровского, сравнительно небольшой, но все же просторной и светлой, с бревенчатыми дубовыми, как и во всех остальных, стенами, за простым деревянным столом и на таком же табурете сидел молодой человек лет восемнадцати. Два широких
окна горницы выходили в обширный, запушенный снегом сад, сквозь оголенные, покрытые инеем деревья которого
виднелась узкая лента замерзшей Москвы-реки, а за ней скученные постройки тогдашнего Замоскворечья.
Из этого
окна, благодаря низким зданиям города, открывался обширный горизонт.
Виднелся, как на ладони, почти весь немудрый городок.
— Кабы так… — снова, как бы отвечая своей мысли, повторила молодая Строганова, подходя с Домашей, по обыкновению, к
окну,
из которого
виднелась бывшая изба Ермака Тимофеевича.
Из окон и балкона занятого им номера с левой стороны открывался прелестный Неаполитанский залив с раскинувшимися по его берегу Неаполем и Касталямарою, напротив
окон дымился грозный Везувий, а направо, на горизонте чудного темно-синего Средиземного моря,
виднелся остров Капри.
— Хорошо, — сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к
окну,
из которого
виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.