Неточные совпадения
Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачев, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я
увидел войско мятежников с высоты городской
стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось
со времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня решение совета, я предвидел долговременное заключение в
стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он
видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются
со стороны на сторону, толкают
стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Клим не помнил, три или четыре человека мелькнули в воздухе, падая
со стены, теперь ему казалось, что он
видел десяток.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана,
видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята
со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Иногда выражала она желание сама
видеть и узнать, что
видел и узнал он. И он повторял свою работу: ехал с ней смотреть здание, место, машину, читать старое событие на
стенах, на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью
со дня приезда Ольги.
Я
увидел у него на
стене прекрасную небольшую картину «Снятие
со креста» и «Божию Матерь».
Из этого вышла сцена, кончившаяся тем, что неверный любовник снял
со стены арапник; советница,
видя его намерение, пустилась бежать; он — за ней, небрежно одетый в один халат; нагнав ее на небольшой площади, где учили обыкновенно батальон, он вытянул раза три ревнивую советницу арапником и спокойно отправился домой, как будто сделал дело.
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и
со всех ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он
увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой
стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Появилися на
стене словеса огненные: «Не бойся, моя госпожа прекрасная: не будешь ты почивать одна, дожидается тебя твоя девушка сенная, верная и любимая; и много в палатах душ человеческих, а только ты их не
видишь и не слышишь, и все они вместе
со мною берегут тебя и день и ночь: не дадим мы на тебя ветру венути, не дадим и пылинке сесть».
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили другие, — теперь там целая
стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно
со степенью собственной невежественности! Чем больше который невежествен, тем больше потрясений и подкопов
видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон», что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
Тогда я запирался у себя в комнате или уходил на самый конец сада, взбирался на уцелевшую развалину высокой каменной оранжереи и, свесив ноги
со стены, выходившей на дорогу, сидел по часам и глядел, глядел, ничего не
видя.
Шторы падают. Там, за
стеной направо, сосед роняет книгу
со стола на пол, и в последнюю, мгновенную узкую щель между шторой и полом — я
вижу: желтая рука схватила книгу, и во мне: изо всех сил ухватиться бы за эту руку…
Тогда я раскрыл глаза — и лицом к лицу
со мной, наяву то самое, чего до сих пор не
видел никто из живых иначе, как в тысячу раз уменьшенное, ослабленное, затушеванное мутным стеклом
Стены.
Да и я… Я уже
вижу темно-красные
стены Древнего Дома — и милый заросший старушечий рот — я кидаюсь к старухе
со всех ног...
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в дверь — и мы внутри, в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор, головы, перевесившиеся
со второго этажа через перила, — поодиночке сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О в противоположный угол, сел спиною к
стене (там, за
стеною, я
видел: скользила по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Я ожидал, что Осип станет упрекать Ардальона, учить его, а тот будет смущенно каяться. Но ничего подобного не было, — они сидели рядом, плечо в плечо, и разговаривали спокойно краткими словами. Очень грустно было
видеть их в этой темной, грязной конуре; татарка говорила в щель
стены смешные слова, но они не слушали их. Осип взял
со стола воблу, поколотил ее об сапог и начал аккуратно сдирать шкуру, спрашивая...
Он на секунду закрыл глаза и
со злой отчётливостью
видел своё жилище — наизусть знал в нём все щели заборов, сучья в половицах, трещины в
стенах, высоту каждого дерева в саду и все новые ветки, выросшие этим летом. Казалось, что и число волос в бороде Шакира известно ему; и знает он всё, что может сказать каждый рабочий на заводе.
Наши глаза встретились, и я
увидел, как в углах губ урядника дрогнула легкая, но многозначительная улыбка. Я поднялся с места, снял
со стены ружье и подошел с ним к Евпсихию Африкановичу.
Легла она в постель рано, а уснула поздно. Снились ей все какие-то портреты и похоронная процессия, которую она
видела утром; открытый гроб с мертвецом внесли во двор и остановились у двери, потом долго раскачивали гроб на полотенцах и
со всего размаха ударили им в дверь. Юлия проснулась и вскочила в ужасе. В самом деле, внизу стучали в дверь, и проволока от звонка шуршала по
стене, но звонка не было слышно.
— «Прорезать гору насквозь из страны в страну, — говорил он, — это против бога, разделившего землю
стенами гор, — бы
увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна
со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать почти так же, как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим...
Со стен видели, как всё теснее сжималась петля врагов, как мелькают вкруг огней их черные тени; было слышно ржание сытых лошадей, доносился звон оружия, громкий хохот, раздавались веселые песни людей, уверенных в победе, — а что мучительнее слышать, чем смех и песни врага?
Илья давно не
видел её и теперь смотрел на Матицу
со смесью удовольствия и жалости. Она была одета в дырявое платье из бумазеи, её голову покрывал рыжий от старости платок, а ноги были босы. Едва передвигая их по полу, упираясь руками в
стены, она медленно ввалилась в комнату Ильи и грузно села на стул, говоря сиплым, деревянным голосом...
Боков удалец хоть куда, но и мне почет немалый был: уж очень поразило их мое цирковое искусство, меткая стрельба да знание лошади — опыт прошлого. К горам, которые я впервые
увидел, я скоро привык. Надо сказать, что Боков подарил мне еще на зимовнике свою черкеску, бурку, кинжал — словом, одел меня настоящим кабардинцем и сам так же был одет. Боков взял
со стены своего кабинета две нарезные двустволки — охота будет.
— Ну, ну… Ежели теперь у меня зарок? Да я хошь сейчас икону
со стены сниму… А вы, барин,
видели Осипа-то Иваныча нашего?
Казалось, все эти гипсовые головы готовы были заговорить
со мною; но пуще всех надоел мне колоссальный бюст Демокрита: вполне освещенный луною, он стоял на высоком белом пьедестале, против самой моей постели, скалил зубы и глядел на меня с такою дьявольскою усмешкой, что я, не
видя возможности отделаться иначе от этого нахала, зажмурил опять глаза, повернулся к
стене и, наконец, хотя с трудом, но заснул.
И я, имея оправдание, что не преследовал никаких дурных целей, степенно обошел дом,
увидел со стороны моря раскрытое окно, признал узор занавески и сел под ним спиной к
стене, слыша почти все, что говорилось в комнате.
Связанная девушка, остававшаяся безмолвною свидетельницей всей этой истории,
видела только, что когда в комнату хлынул сильный ветер, икона сорвалась
со стены, выпала из образника, разбила стекло и горящую лампаду и затем, качнувшись из угла на угол, стала нижним ребром на подугольном столике.
Нередко деликатные маркизы и пирующие немецкие охотники, жирные амуры и лягушки бывали
со своих
стен свидетелями такого широкого разгула, какой редко где можно было бы
увидеть, кроме Гамбринуса.
Как скоро я подписал все, так все приняло другой вид. Анисинька ушла к себе, а родители принялись распоряжать всем к свадьбе.
Со мною были ласковы и обращали все, и даже мои слова, в шутку; что и я, спокойствия ради, подтверждал. Не на
стену же мне лезть, когда дело так далеко зашло; я
видел, что уже невозможно было разрушить. Почмыхивал иногда сам с собою, но меня прельщали будущие наслаждения!
Господин Кругликов встал, вошел в свою каморку, снял
со стены какой-то портрет в вычурной рамке, сделанной с очевидно нарочитым старанием каким-нибудь искусным поселенцем, и принес его к нам. На портрете, значительно уже выцветшем от времени, я
увидел группу: красивая молодая женщина, мужчина с резкими, характерными чертами лица, с умным взглядом серых глаз, в очках, и двое детей.
Ты такова, сердитая девчонка!..
О! о!.. я справлюсь. Нет! я не стерплю
Такой обиды… отомщу…
увидишь…
Теперь не жди себе спасенья.
Скорее эти
стены все заплачут,
Чем я, твой стон услышав; так, скорей,
Скорей земля расступится, чтоб в миг
Испанию
со мною поглотить, чем сердце
Мое расступится, чтобы впустить одно
Лишь чувство сожаленья… ты
увидишь,
Каков Соррини!.. он просить умеет,
Умеет и приказывать как надо.
Потом, точно сквозь сон, он
видел, как тётка
со знахаркой усадили отца в постели, прислонив его к
стене, — он сидел, свесив голову набок и на грудь, как бы разглядывая что-то в ногах у себя одним вытаращенным глазом, досадливо прищурив другой и тихонько мыча.
Перед собой я
видел сплошную колеблющуюся черную
стену, за которой следовало несколько движущихся пятен: это были авангард конницы и генерал
со свитой. Сзади нас подвигалась такая же черная мрачная масса; но она была ниже первой: это была пехота.
Оставшись один, Алеша
со вниманием стал рассматривать залу, которая очень богато была убрана. Ему показалось, что
стены сделаны из мрамора, какой он
видел в минеральном кабинете, имеющемся в пансионе. Панели и двери были из чистого золота. В конце залы, под зеленым балдахином, на возвышенном месте, стояли кресла из золота. Алеша очень любовался этим убранством, но странным показалось ему, что все было в самом маленьком виде, как будто для небольших кукол.
И сгорит
со стыда Степанида Марковна, обзовет недобрым словом бесстыжего, а тому, что с гуся вода: стоит ухмыляется да при всем честном народе еще брякнет, пожалуй, во все горло: «Сам своими глазами
видел — хошь образ
со стены!..
— Божиться, что ль, тебе?.. Образ
со стены тащить? — вспыхнул Стуколов. — И этим тебя не уверишь… Коли хочешь увериться, едем сейчас на Ветлугу. Там я тебя к одному мужичку свезу, у него такое же маслице
увидишь, и к другому свезу, и к третьему.
Через какой-то пролом в толстой
стене мы въехали на освещенные людные улицы, и первое, что Я
увидел в Вечном городе, был вагон трамвая,
со скрипом и стоном пролезавший в ту же
стену.
Когда были Конопацкие: я ходил легко, легко танцевал, легко разговаривал и острил. Почти всегда дирижировал. Приятно было в котильоне идти в первой паре, придумывать фигуры,
видеть, как твоей команде подчиняются все танцующие. Девичьи глаза следили за мною и вспыхивали радостью, когда я подходил и приглашал на танец. И
со снисходительною жалостью я смотрел на несчастливцев, хмуро подпиравших
стены танцевальной залы, и казалось странным: что же тут трудного — легко разговаривать, смеяться, знакомиться?
Поддержки нет. Бешено бьются на
стене герои, окруженные полчищами врагов. Но иссякают силы. И вот мы
видим: вниз головами воины летят в пропасть, катятся
со стонами по острым выступам, разбитые доспехи покрыты кровью и пылью… О позор, позор!
— Но как дерзнул ты заключить мир не только без моего согласия, но даже не посоветовавшись
со мной?.. Мир невыгодный, и в тот самый день, когда Ушаков одержал победу над турецким флотом у мыса Калакрии, когда султан уже трепетал
видеть русский флот под
стенами Царьграда… Несчастный!
ан летят
со всех ног Илья-холуй да стряпуха Фекла, руками машут, гармонь из рук выворачивают. «Барыня взбеленимшись, у них только послеобеденный сон в храп развернулся, а вы ее таким простонародным струментом сбудили. Приказано сей же час прекратить!» Загнул солдат некоторое солдатское присловье, Феклу так к
стене и шатнуло. Однако подчинился.
Видит — барыня в доме в полных генеральских чинах, а помещик вроде сверхштатного обозного козла, — ротной собачке племянник.
— Честь тебе и слава! — отвечала Марфа. — Все равно умереть:
со стены ли родной скатится голова твоя и отлетит рука, поднимающая меч на врага, или смерть застанет притаившегося… Имя твое останется незапятнанным черным пятном позора на скрижалях вечности… А посадники наши, уж я
вижу, робко озираются, как будто бы ищут безопасного места, где бы скрыть себя и похоронить свою честь…
Видя такой факт, я прижался к
стене, съежился, жду, что вот-вот сейчас эта бадья
со всего размаха трахнет меня по голове, вспоминаю папашу и мамашу, и Могилев, и Грумахера… молюсь богу, но, к счастью…
— Напиши поскорее известие Зенону и брось свиток
со стены моему рабу, который стоит с оседланным мулом под деревом по ту сторону запертых ворот. Пусть он спешит к Зенону, не жалея мула, и вы
увидите, что, прежде чем придут биченосцы, чтобы гнать вас оцепленными веревкою к Адеру, Зенон будет здесь и сердца ваши утешатся, а я остаюсь с вами залогом моего обещания.
Я в темноте избил руки и колена, отыскивая дверь. Вошел человек
со светом, и я увидал дверь. Я не могу уже биться в
стену, когда я
вижу дверь, и еще менее могу утверждать, что я
вижу дверь, нахожу, что лучше пройти в дверь, но что это трудно, и потому я хочу продолжать биться коленками об
стену.