Неточные совпадения
Любаша бесцеремонно прервала эту речь, предложив дяде Мише покушать. Он молча согласился, сел к столу,
взял кусок ржаного хлеба, налил
стакан молока, но затем встал и пошел
по комнате, отыскивая, куда сунуть окурок папиросы. Эти поиски тотчас упростили его в глазах Самгина, он уже не мало видел людей, жизнь которых стесняют окурки и разные иные мелочи, стесняют, разоблачая в них обыкновенное человечье и будничное.
Но когда однажды он понес поднос с чашками и
стаканами, разбил два
стакана и начал,
по обыкновению, ругаться и хотел бросить на пол и весь поднос, она
взяла поднос у него из рук, поставила другие
стаканы, еще сахарницу, хлеб и так уставила все, что ни одна чашка не шевельнулась, и потом показала ему, как
взять поднос одной рукой, как плотно придержать другой, потом два раза прошла
по комнате, вертя подносом направо и налево, и ни одна ложечка не пошевелилась на нем, Захару вдруг ясно стало, что Анисья умнее его!
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил
по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется,
взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью выпил восемь
стаканов крепчайшего кофе, до четвертой ночи не хватило силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах,
по своему обыкновению, налил шестой
стакан, вылил в него остальные сливки,
взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
— Постой, не перебивай, ваше высокоблагородие. Роспили мы эту водку, вот он, Андрюха то есть, еще
взял перцовки сороковку.
По стакану налил себе и мне. Мы
по стакану вместе с ним и выпили. Ну, вот тут пошли весь народ домой из кабака, и мы с ним сзади пошли тоже. Меня переломило верхом-то ехать, я слез и сел тут на бережку. Я песни пел да шутил. Разговору не было худого. Потом этого встали и пошли.
— Когда был я мальчишкой лет десяти, то захотелось мне поймать солнце
стаканом. Вот
взял я
стакан, подкрался и — хлоп
по стене! Руку разрезал себе, побили меня за это. А как побили, я вышел на двор, увидал солнце в луже и давай топтать его ногами. Обрызгался весь грязью — меня еще побили… Что мне делать? Так я давай кричать солнцу: «А мне не больно, рыжий черт, не больно!» И все язык ему показывал. Это — утешало.
Когда мы каждый
взяли в руку
по полному липкому
стакану, дерптский студент и Фрост запели немецкую песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе!
Я встал,
взял стакан с «аликантом», кто-то стукнул вилкой
по тарелке, и стол устремил на меня глаза. Указывая на дующихся друзей, я сказал...
Надо пить по-казацки», и,
взяв чапуру (деревянную чашку, вмещающую в себе
стаканов восемь), налил вина и выпил почти всю.
Как-то Бурлак и я отправились к Илькову
по неотложному репертуарному делу, но не застали его дома. Вася предложил нам чай и налил
по стакану. Я
взял стоявшую на столе зеленую стеклянную сахарницу, хотел ее открыть, но Вася схватил меня за руку и закричал с испуганным видом...
Вот
взяли его под руки и, поддерживая сзади голову, повели куда-то; вот
стакан блеснул перед глазами и стукнул
по зубам, и вода пролилась на грудь; вот маленькая комната, посреди две постели рядом, покрытые чистыми, белыми, как снег, покрывалами. Он повалился на одну постель и зарыдал.
— Вам нужно помириться с нами потому, что наше соседство вам очень выгодно! А выгодно оно потому, что у нас на заводе будет рабочих не менее полутораста человек, со временем — более. Если сто из них после каждого недельного расчета выпьют у вас
по стакану, значит, в месяц вы продадите на четыреста
стаканов больше, чем продаете теперь. Это я
взял самое меньшее. Затем у вас харчевня. Вы, кажется, неглупый и бывалый человек, сообразите-ка сами выгодность нашего соседства.
Пошла игра. Один, бледнея,
Рвал карты, вскрикивал; другой,
Поверить проигрыш не смея,
Сидел с поникшей головой.
Иные, при удачной талье,
Стаканы шумно наливали
И чокались. Но банкомет
Был нем и мрачен. Хладный пот
По гладкой лысине струился.
Он всё проигрывал дотла.
В ушах его дана,
взялаТак и звучали. Он взбесился —
И проиграл свой старый дом,
И всё, что в нем или при нем.
Я не кончил… Язык у меня запутался от мысли, что я говорю с людьми ничтожными, не стоящими и полуслова! Мне нужна была зала, полная людей, блестящих женщин, тысячи огней… Я поднялся,
взял свой
стакан и пошел ходить
по комнатам. Когда мы кутим, мы не стесняем себя пространством, не ограничиваемся одной только столовой, а берем весь дом и часто даже всю усадьбу…
— Хоть бы водицы испил, — молвил игумен. — Слушать даже болезненно. Поди к келейнику — он даст тебе напиться. Да как стакан-то в руки
возьмешь, приподними его, да, глядя на донышко, трижды
по трижды прочти: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его». Помогает. Пользительно.
—
Возьми прочь, — наконец выговорила она сквозь; смех, опуская на пол недопитый
стакан, и в то время как Горданов нагнулся, чтобы поднять этот
стакан, она, полушутя, полусерьезно, ударила его
по спине своим хлыстом.
Молча
взял Николай Ильич из рук своей свояченицы
стакан чая, налил себе на блюдечко и, держа его пятью пальцами «по-купечески», аппетитно стал прихлебывать, изредка отправляя к рот мелко наколотые кусочки сахара, стоявшего перед ним в глиняной вазочке.