Неточные совпадения
— Какой вы проницательный, черт
возьми, — тихонько проворчал Иноков,
взял со стола пресс-папье — кусок мрамора с бронзовой, тонконогой женщиной
на нем — и улыбнулся своей второй, мягкой улыбкой. — Замечательно проницательный, — повторил он, ощупывая пальцами бронзовую фигурку. — Убить, наверное, всякий способен, ну, и я тоже. Я — не злой вообще, а иногда у меня в душе вспыхивает эдакий зеленый
огонь, и тут уж я
себе — не хозяин.
Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите с
собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте
взять и
огня: попросить не у кого, соседей нет кругом; прямо
на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.
После ужина я и стрелок Фокин улеглись спать, а гольд и Чжан Бао устроились в стороне. Они
взяли на себя заботу об
огне.
Когда
на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили
огонь. Один из них накрыл
себе голову полотенцем и, держа в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой
взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и сухарь и все побросал в море, Это было жертвоприношение.
Люди принялись разводить
огонь: один принес сухую жердь от околицы, изрубил ее
на поленья, настрогал стружек и наколол лучины для подтопки, другой притащил целый ворох хворосту с речки, а третий, именно повар Макей, достал кремень и огниво, вырубил
огня на большой кусок труту, завернул его в сухую куделю (ее возили нарочно с
собой для таких случаев),
взял в руку и начал проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока куделя вспыхнула; тогда подложили
огонь под готовый костер дров со стружками и лучиной — и пламя запылало.
Я думаю, что если бы смельчак в эту страшную ночь
взял свечу или фонарь и, осенив, или даже не осенив
себя крестным знамением, вошел
на чердак, медленно раздвигая перед
собой огнем свечи ужас ночи и освещая балки, песок, боров, покрытый паутиной, и забытые столяровой женою пелеринки, — добрался до Ильича, и ежели бы, не поддавшись чувству страха, поднял фонарь
на высоту лица, то он увидел бы знакомое худощавое тело с ногами, стоящими
на земле (веревка опустилась), безжизненно согнувшееся на-бок, с расстегнутым воротом рубахи, под которою не видно креста, и опущенную
на грудь голову, и доброе лицо с открытыми, невидящими глазами, и кроткую, виноватую улыбку, и строгое спокойствие, и тишину
на всем.
Полез сперва-наперво
на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а
себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом
взял два куска дерева, потер их друг об дружку — и извлек
огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел
огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже
на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
Оказывается, вскоре после моего ухода фельдшера позвали к холерному больному; он
взял с
собой Федора, а при Рыкове оставил Степана и только что было улегшегося спать Павла. Как я мог догадаться из неохотных ответов Степана, Павел сейчас же по уходе фельдшера снова лег спать, а с больным остался один Степан. Сам еле оправившийся, он три часа
на весу продержал в ванне обессилевшего Рыкова! Уложит больного в постель, подольет в ванну горячей воды, поправит
огонь под котлом и опять сажает Рыкова в ванну.
Браницкий принял
на себя наблюдение и оборону от конфедератских шаек с той стороны Вислы, а Александр Васильевич — осаду замка. Мы уже знаем выгодное положение последнего и невозможность
взять его без сильного обстреливания и пробития бреши. У Суворова между тем не было ни одного осадного орудия. Но по его приказанию втащили с чрезвычайными усилиями несколько полевых пушек в верхние этажи наиболее высоких домов и оттуда открыли по замку
огонь, а королевско-польский военный инженер повел две минные галереи.
— Да не в обиду будь сказано, нас вот с вами
взять, хоть вы и храните в
себе священный
огонь. Таково уж, видно, звание наше! А кузина ваша пришла
на несколько минут, — и свежим воздухом запахло. Вы извините, я вам так откровенно говорю… по-товарищески.