Неточные совпадения
Пугачев грозно
взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему
государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: «Ты мне не
государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком.
Пугачев
взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был
государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?».
Дорогой у них с Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных мыслей сделались:
государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши
на что
взглянут — всё могут сделать, но только им полезного ученья нет.
Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.
Всякий начальник,
взглянув на аттестат, прямо скажет: «Были вы, милостивый
государь, секретарем губернского правления, понизили вас сначала в тюремные смотрители, а тут и совсем выгнали: как я вас могу принять!» Ведь он, эхидная душа, поступаючи так со мной, понимал это, и что ж мне после того осталось делать?
— Да-с, не люблю, — продолжал строго господин с усами, бегло
взглянув на господина без усов, как будто приглашая его полюбоваться
на то, как он будет обрабатывать меня, — не люблю-с, милостивый
государь, и тех, которые так невежливы, что приходят курить вам в нос, и тех не люблю. — Я тотчас же сообразил, что этот господин меня распекает, но мне казалось в первую минуту, что я был очень виноват перед ним.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то
государь,
взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Государь взглянул на него и сейчас же узнал.
Государь взглянул на него и было прошел уже мимо, но потом, вероятно затрудняясь вспомнить, что это за инженерный офицер и зачем он здесь, оборотился назад и поманул Фермора к себе.
Государь пошел с середины влево, то есть к той стороне, откуда идет Днепр и где волны его встречают упор ледорезов, то есть со стороны Подола. Вероятно, он захотел здесь
взглянуть на то, как выведены эти ледорезы и в каком отношении находятся они к главному течению воды.
Я мог послать старцу ответ самый полный, без всякого утаения. Два господина, остолбеневшие у перил
на том месте, где захотел
взглянуть на Днепр император Николай Павлович, как я сказал, были мне известны. Это были звенигородские помещики, братья Протопоповы. Они мне даже приходились в отдаленном свойстве по тетке Наталье Ивановне Алферьевой, которая была замужем за Михаилом Протопоповым. А потому мы в тот же день узнали, что такое сказал им
государь. Он отстранил их рукою и проговорил только два слова...
— Скажи, добрый Захарий, что я счастлив… как можно быть только счастливому
на земле. Передай ей все, что ты обо мне знаешь, и любовь мою к Анастасии, и согласие ее отца, и милости ко мне русского
государя. В довольстве, в чести, любим прекрасною, доброю девушкою, под рукою и оком божьим — чего мне недостает! Да, я счастлив. Сказал бы вполне, да только мне недостает присутствия и благословения матери! Попроси, чтобы она довершила мое благополучие, приехала хоть
взглянуть на мое житье в Москве.
Потом всемилостивейший
государь, блаженные и вечно достойные памяти, соблаговолил подойти ко мне, выведенному из ряду прочих школьников, поднял державною дланью волосы
на голове моей и,
взглянув пристально мне в очи, а скиптроносною ударив по челу моему, произнес: «О! этот малой труженик: он мастером никогда не будет».
Прибежавший с берега Волхова в графский дом Петр Федоров застал графа уже вставшим; он был одет в серый военного покроя сюртук
на беличьем меху и ходил взад и вперед по своему обширному кабинету, пристально
взглядывая по временам
на висевший
на стене большой во весь рост портрет
государя Александра Павловича работы Дау. Это было его обыкновенное утреннее занятие.
Государь милостиво
взглянул на него и крепко пожал ему руку, которую Назарий с чувством поцеловал.
На этот зов
государь поспешил в другую комнату, и в то время, когда он отворял дверь, Густав увидел сквозь нее прелестную молодую женщину с пестрым чулком
на левой руке, который, вероятно, заштопывала, и заметил даже, что она
взглянула на него с тем увертливым искусством, какое одни женщины умеют употреблять, когда есть препятствия их любопытству или другим чувствам. Немного погодя раздался поцелуй за дверьми, и Густав услышал голос Петра, выговаривавший довольно внятно...
Поговорив с дамой,
государь взглянул вопросительно и видно поняв, что Балашев поступил так только потому, что
на это были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами,
взглянул на Новосильцова, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь
на Кутузова.
— Ведь мы не
на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, — сказал
государь, снова
взглянул в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что́ он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
Император,
государь мой,] — начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно
взглянул на русского посла; но взгляд устремленных
на него глаз императора смутил его.
Государь с улыбкой
взглянул на залу.