Неточные совпадения
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки
на улице попадется навстречу
генерал или князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий,
на Неву пойдешь
взглянуть, а ведь там, что ни попадется, все это или мужик, или баба. За что ж себя осудить
на невежество
на всю жизнь свою?
Несмотря
на неудачу в тюрьме, Нехлюдов всё в том же бодром, возбужденно-деятельном настроении поехал в канцелярию губернатора узнать, не получена ли там бумага о помиловании Масловой. Бумаги не было, и потому Нехлюдов, вернувшись в гостиницу, поспешил тотчас же, не откладывая, написать об этом Селенину и адвокату. Окончив письма, он
взглянул на часы; было уже время ехать
на обед к
генералу.
Я ему говорю: „Дурак, послужи сперва…“ Ну, отчаянье, слезы… но у меня… того…» (Слово «того» сановник произнес более животом, чем губами; помолчал и величаво
взглянул на своего соседа,
генерала, причем гораздо более поднял брови, чем бы следовало ожидать.
Николай раз
на смотру, увидав молодца флангового солдата с крестом, спросил его: «Где получил крест?» По несчастью, солдат этот был из каких-то исшалившихся семинаристов и, желая воспользоваться таким случаем, чтоб блеснуть красноречием, отвечал: «Под победоносными орлами вашего величества». Николай сурово
взглянул на него,
на генерала, надулся и прошел. А
генерал, шедший за ним, когда поравнялся с солдатом, бледный от бешенства, поднял кулак к его лицу и сказал: «В гроб заколочу Демосфена!»
— Ну, извините, — перебил
генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест
на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Ганя закурил папиросу и предложил другую князю; князь принял, но не заговаривал, не желая помешать, и стал рассматривать кабинет; но Ганя едва
взглянул на лист бумаги, исписанный цифрами, указанный ему
генералом.
Но Лизавета Прокофьевна не удостоила
взглянуть на него. Она стояла гордо, выпрямившись, закинув голову и с презрительным любопытством рассматривала «этих людишек». Когда Ипполит кончил,
генерал вскинул было плечами; она гневно оглядела его с ног до головы, как бы спрашивая отчета в его движении, и тотчас оборотилась к князю.
Увидев Ганю, он ядовито улыбнулся и прошептал про себя: «Вишь!»
На генерала и
на Афанасия Ивановича он
взглянул без смущения и даже без особенного любопытства.
Генерал взглянул на него и потребовал себе другую чашку чаю.
Взглянул генерал на Архипушку, подумал: в самом деле, неужели Архипушку освободят? — и решил: нет, это было бы даже не великодушно!
Генерал взглянул на Анпетова сначала с недоумением; но потом, припомнив те тысячи досад, которые он в свое время испытал от одних известий о новаторской рьяности молодого человека, нашел, что теперь настала настоящая минута отмстить.
Генерал взглянул на меня изумленными глазами, но через минуту я убедился, что он понял мою мысль.
Мельком
взглянув на заголовок прошения, он опять поморщился и передал «бумагу»
генералу.
— Блинов…
генерал Блинов… Да, Мирон Блинов. Прозоров остановился и,
взглянув на Раису Павловну с своей ехидной улыбкой, проговорил...
Здесь он прослужил около пяти лет, как покровитель его внезапно умер. Приехал новый начальник края и
взглянул на дело несколько иными глазами, нежели его предшественник. Фортуна Бодрецова слегка затуманилась. Но и тут ему все-таки посчастливилось. Один из местных
генералов был назначен начальником в другой отдаленный край и тоже набирал молодых людей.
Но так как вся Москва почти знала, что генерал-губернатор весьма милостиво
взглянул на афинские сборища, то оные были возобновлены, и в них принялись участвовать прежние дамы, не выключая и Екатерины Петровны, которая, однако, к великому огорчению своему, перестала
на этих сборищах встречать театрального жен-премьера, до такой степени напуганного происшедшим скандалом, что он не являлся более и
на дом к Екатерине Петровне.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь,
взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Генерал опять вежливо
взглянул на Литвинова. Тот не вытерпел.
— Мadame a raison, — вмешался другой
генерал, с чрезвычайно приятным и как бы девическим лицом. — Зачем нам избегать этих вопросов… даже в Бадене? — Он при этих словах учтиво
взглянул на Литвинова и снисходительно улыбнулся. Порядочный человек нигде и ни в каком случае не должен отступаться от своих убеждений. Не правда ли?
— В этот переулок?.. — И в самом деле, было чего испугаться: узкой переулок, которым хотел их вести купец, походил
на отверстие раскаленной печи; он изгибался позади домов, выстроенных
на набережной, и, казалось, не имел никакого выхода. — Послушай! — продолжал
генерал,
взглянув недоверчиво
на купца, — если это подлое предательство, то, клянусь честию! твоя голова слетит прежде, чем кто-нибудь из нас погибнет.
— И, сударь! Румянцев, Суворов — все едино: не тот, так другой; дело в том, что тогда умели бить и турок и поляков. Конечно, мы и теперь пожаловаться не можем, — у нас есть и
генералы и генерал-аншефы… гм, гм!.. Впрочем, и то сказать, нынешние турки не прежние — что грех таить! Учители-то у них хороши! — примолвил рассказчик,
взглянув значительно
на французского учителя, который улыбнулся и гордо поправил свой галстук.
—
Генерал! неприятеля не бьют словами;
взгляните на карту: вы увидите занятые нами у вас провинции и то, куда мы зашли.
После обеда
генерал и Янсутский перешли вместе в говорильную комнату, велев себе туда подать шампанского. Там они нашли Долгова, читающего газету, который обыкновенно, за неимением денег платить за обед, приезжал в клуб после своего, более чем скромного, обеда, в надежде встретить кого-нибудь из своих знакомых и потолковать по душе. Янсутский,
взглянув на Долгова, сейчас припомнил, что он видел его в Собрании ужинающим вместе с Бегушевым.
Генерал вопросительно
взглянул на Бегушева.
Вскоре в диванную предстала Маремьяша — красная, пылающая и издающая из себя легкий пар, пропитанный запахом березовых веников. Она доложила, что Аделаида Ивановна, узнав, что у Александра Ивановича кузен их,
генерал Трахов, умоляет его прийти к ней, чтобы поскорей
на него
взглянуть.
— Ну, хорошо, хорошо; ступайте с богом. Я порассмотрю ваше дело, а вас велю проводить… — Тут
генерал взглянул на незнакомца с густыми бакенбардами. Тот, в знак согласия, кивнул головою.
Я был в странном настроении духа; разумеется, я еще до половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: «Зачем я валандаюсь с этим
генералом и давным-давно не отхожу от них?» Изредка я
взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось тем, что я разозлился и решился грубить.
— Что это, Василий, твой сын, что ли? — спросил
генерал за столом,
взглянув на Павла.
Заспоривших стариков помирил какой-то ловкой шуткой Смагин.
Взглянув на него,
генерал вдруг расхохотался: он вспомнил анекдот про свечку.
Но страшен был
генерал: как он
взглянет на такой казус?
Маня опять стала пить воду. Он
взглянул на ее шею, полные плечи и грудь и вспомнил слово, которое когда-то в церкви сказал бригадный
генерал: розан.
«Умерла, видно, старуха», — подумал он, но,
взглянув на свои луковицеобразные часы и увидав, что до заутрени еще остается два часа, он все-таки не отдал ее комнат
генералу и спокойно отправился в келью читать свою «полунощницу».
Вдруг оба
генерала взглянули друг
на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье;
генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их.
—
Генерал опять для приличия
взглянул на Пселдонимова.
И только что было Иван Ильич хотел снова обратиться к новобрачной, пытаясь в этот раз донять ее каким-то каламбуром, как вдруг к ней подскочил высокий офицер и с размаху стал
на одно колено. Она тотчас же вскочила с дивана и упорхнула с ним, чтоб встать в ряды кадрили. Офицер даже не извинился, а она даже не
взглянула, уходя,
на генерала, даже как будто рада была, что избавилась.
Генерал, не выпуская пера, только
взглянул на нее и ничего не ответил.
Через неделю этому же отцу Гермогену исповедала грехи свои и отходившая Флора, а двое суток позже тот же отец Гермоген, выйдя к аналою, чтобы сказать надгробное слово Флоре,
взглянул в тихое лицо покойницы, вздрогнул, и, быстро устремив взор и руки к стоявшему у изголовья гроба
генералу, с немым ужасом
на лице воскликнул: «Отче благий: она молит Тебя: молитв ее ради ими же веси путями спаси его!» — и больше он не мог сказать ничего, заплакал, замахал руками и стал совершать отпевание.
Генерал остановился и,
взглянув на Подозерова, заметил, что это
на его счет nota bene, но, не получив ни от кого никакого ответа, продолжал далее чтение письма, в котором автор, отыскивая благо для всех потерпевших от зла, доходил до супругов Форовых и в том же задушевном, покорном и грустно-шутливом тоне начал...
Генерал сквозь очки мельком
взглянул на смотрителя, и в его глазах промелькнула усмешка: смотритель сидел сгорбившись, с неподвижным взглядом и, видимо, нисколько не был задет указанием
на его трусость.
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась,
взглянула на него и продолжала бранить
генерала, выигравшего у нее.
Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский
генерал, и
взглянув через очки
на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом
генерала Раевского. Адъютант этот сердито
взглянул на Пьера, очевидно сбираясь тоже крикнуть
на него, но, узнав его, кивнул ему головой.