Неточные совпадения
Только тот достигает свободы духа, кто покупает ее дорогой ценой бесстрашного и страдальческого развития,
мукой прохождения через дробление и расщепление организма, который казался
вечным и таким уютно-отрадным.
— Катерина! меня не казнь страшит, но
муки на том свете… Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне
вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет…
Я нисколько не сомневаюсь, что в жестоком учении о
вечных адских
муках трансформированы садические инстинкты.
Многие «ортодоксальные» христиане дорожат идеей
вечных адских
мук, она им нравится.
Но самая идея
вечных адских
мук, безобразная и садичная, но представляющая сложную философскую проблему, в сущности, лишает ценности духовную и моральную жизнь человека.
Идея
вечных адских
мук имела огромное социологическое значение.
В основании моего отвращения к учению о
вечных адских
муках лежит, вероятно, мое первичное чувство жалости и сострадания, невозможности радости и блаженства, когда существует непомерное страдание и
мука.
Хомяков был решительный противник смертной казни и жестоких наказаний, и вряд ли он мог примириться с идеей
вечных адских
мук.
И пойдут сии в
муку вечную, а праведники — в жизнь
вечную».
— Верно, — решительно проговорил он, — идите, мол, проклятые, в
муку вечную, никого не кормили, а сами жрали. Так им и надо. Ну-ка дай, я почитаю, — прибавил он, желая похвастаться своим чтением.
Попы требуют, чтоб буржуа ходил к обедне, и тем, которые ходят, обещают
вечное блаженство, а тем, которые не ходят, —
вечные адские
муки.
То не два зверья сходилися, промежду собой подиралися; и то было у нас на сырой земли, на сырой земли, на святой Руси; сходилися правда со кривдою; это белая зверь — то-то правда есть, а серая зверь — то-то кривда есть; правда кривду передалила, правда пошла к богу на небо, а кривда осталась на сырой земле; а кто станет жить у нас правдою, тот наследует царство небесное; а кто станет жить у нас кривдою, отрешен на
муки на
вечные…“
И боже мой, неужели не ее встретил он потом, далеко от берегов своей родины, под чужим небом, полуденным, жарким, в дивном
вечном городе, в блеске бала, при громе музыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в море огней, на этом балконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно сняла свою маску и, прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятия, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине, и скамейку, на которой, с последним, страстным поцелуем, она вырвалась из занемевших в отчаянной
муке объятий его…
— Я, — мол, — не потому в монахи пошёл, что сытно есть хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа
вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. Кем же всё это установлено, где наш справедливый и мудрый бог, видит ли он изначальную, бесконечную
муку людей своих?
— Будет еще время толковать об этом, пане Кнышевский, а теперь иди с миром. Станешь жаловаться, то кроме сраму и
вечного себе бесчестья ничего не получишь; а я за порицание чести рода моего уничтожу тебя и сотру с лица земли. Или же, возьми, когда хочешь, мешок гречишной
муки на галушки и не рассказывай никому о панычевской шалости. Себя только осрамишь.
Пан Кнышевский, поклонясь, пошел и, не отказавшись от
муки, принес ее домой, а происшествие предал
вечному молчанию, а Фтеодосия и подавно никому не открывала.
А там и говорят, что не дал Бог.
Что за корысть великим воеводам
За дело земское стоять до смерти!
Им хорошо везде. С царем повздорил,
Так в Тушино, — там чин дадут боярский;
Повздорил там, опять к царю с повинной.
И все они, прости меня Господь,
Для временные сладости забыли
О
муке вечной. Им ли нас спасать!
Он ловок был, со вкусом был одет,
Изящно был причесан и так дале.
На пальцах перстни изливали свет,
И галстук надушен был, как на бале.
Ему едва ли было двадцать лет,
Но бледностью казалися покрыты
Его чело и нежные ланиты, —
Не знаю,
мук ли то последних след,
Но мне давно знаком был этот цвет, —
И на устах его, опасней жала
Змеи, насмешка
вечная блуждала.
И вот этим-то людям, имеющим в себе достаточную долю инициативы, полезно вникнуть в положение дела, полезно знать, что большая часть этих забитых, которых они считали, может быть, пропавшими и умершими нравственно, — все-таки крепко и глубоко, хотя и затаенно даже для себя самих, хранит в себе живую душу и
вечное, неисторжимое никакими
муками сознание и своего человеческого права на жизнь и счастье.
Надобно бы в
муки ада включить
вечную праздность, а ее-то, напротив, поместили среди радостей рая.
Если Слово Божие и говорит о «
вечных мучениях», наряду с «
вечной жизнью», то, конечно, не для того, чтобы приравнять ту и другую «вечность», — райского блаженства, как прямого предначертания Божия, положительно обоснованного в природе мира, и адских
мук, порождения силы зла, небытия, субъективности, тварной свободы.
Если можно так выразиться, софийное время есть единый, сложный и слитный, хотя не сверхвременный, однако надвременный акт: это есть
вечное время, можно было бы сказать, не боясь contradictio in adiecto [Противоречие в определении (лат.).], на самом деле только кажущейся, поскольку вечность обозначает здесь лишь качество времени, его синтезированность [Не об этой ли «вечности» говорится в Евангелии: «…и идут сии в
муку вечную, праведницы же в живот
вечный» (Мф. 25:46).].
Вечная природа ипостасности вызывает здесь лишь
вечную адскую
муку, кольцевое движение змеи, ловящей собственный хвост, — магический круг, где все точки суть одновременно концы и начала.
— Ан нет, — возразил дрождник. — Не Господом сотворен, а бесом вырощен, на погубу душам христианским и на
вечную им
муку. Такожде и табак, такожде губина, сиречь картофель, и чай, и кофей — все это не Божье, а сатанино творение либо ангелов его. И дрожди хмелевые от него же, от врага Божия, потому, ядый хлеб на дрождях, плоти антихристовой приобщается, с ним же и пребудет во веки… Так-то, молодец!
Это наполняет жизнь
вечным смятением и
мукой, и печаль души безысходна.
Чудовищное и нелепое учение о
вечных адских
муках коренится в экзистенциальном опыте страдания и есть результат смешения времени экзистенциального с временем объективированным и математически счисляемым.
Это есть также освобождение от кошмарной иллюзии
вечных адских
мук, держащей человека в рабстве, преодоление ложной объективации ада, ложного дуализма ада и рая, который целиком принадлежит времени объективированному.
Самая высокая форма страха, страх
вечных адских
мук, страх религиозный, очень неблагоприятна для познания, для чистого предметного созерцания, для видения соотношения реальностей в мире.
Когда люди жили под постоянным страхом
вечных адских
мук, они были дальше от пошлости.
Учение о перевоплощении, которое заключает в себе видимые преимущества, влечет за собой кошмар иной, чем кошмар
вечных адских
мук, — кошмар бесконечных перевоплощений, бесконечного странствования по темным коридорам, он разрешает судьбу человека в космосе, а не в Боге.
Создание
вечного рая и блаженства по соседству с
вечным адом и
муками есть одно из самых чудовищных человеческих порождений, злых порождений «добрых».
Переживание
вечных адских
мук есть невозможность вырваться из замкнутости субъекта в своем мучительном переживании.
Страх наказания и страх
вечных адских
мук не может уже играть никакой роли в этике творчества.
Нельзя примириться с тем, что человек, с которым я пью чай, обречен на
вечные адские
муки.
Достоинство его в том, что оно есть последний вывод из учения о
вечных адских
муках.
Эта бесконечность мучений объективно может продолжаться мгновение, часть или день, но ему дают наименование
вечных адских
мук.
Лжехристианское отношение к состраданию проецируется в вечность, в
вечные адские
муки.
Но учение о
вечных адских
муках как о торжестве божественной справедливости, занявшее почетное место в отделах догматического богословия, есть рационализация тайны, есть отрицание эсхатологической тайны.
Можно даже сказать, что не имеет нравственной цены то, что совершается из страха, все равно —
муки временной или
муки вечной.
Это и есть та предельная задача, к которой должна прийти этика: творческое освобождение всей твари от временных и «
вечных» адских
мук.
И теология, поскольку она кладет в основу страх
вечных адских
мук, не может быть очищенным, незаинтересованным познанием и созерцанием.
Райская же жизнь есть в
вечном настоящем, победа над адской
мукой времени.
Такой характер носило запугивание
вечными адскими
муками.
Бог, сознательно допускающий
вечные адские
муки, совсем не есть Бог, он скорее походит на дьявола.
Кошмарна идея
вечных адских
мук, кошмарна идея бесконечных перевоплощений, кошмарна идея исчезновения личности в божественном бытии, кошмарна даже идея неизбежного всеобщего спасения.
И еще более радикальная задача, чем задача воскрешения умерших, поставленная Н. Федоровым, есть задача победы над адом, освобождение из ада всех тех, которые испытывают «
вечные» адские
муки, победа над адом не только для себя, но и для всей твари.
В идее
вечных адских
мук как справедливого воздаяния за грехи и преступления краткого мгновения жизни есть что-то возмущающее совесть и безобразное.
«Тебе сейчас хорошо. А что будет на том свете? Шалишь, грешишь, о смерти не думаешь… Тогда пожалеешь! Неужели не выгоднее как-нибудь уж потерпеть тут, на атом свете, — всего ведь несколько десятков лет. А зато там — безотменное блаженство на веки
вечные, А то вдруг там тебе — ад! Ужаснейшие
муки, — такие, какие даже представить себе трудно, — и навеки! Только подумать: на веки
вечные!.. Эх-эх-эх! Не забывай этого, Витя! Пожалеешь, да поздно будет!»
Традиционные формы послушания внушены были ужасом
вечной гибели и адских
мук.
Любовь разлилась в ней пожаром, во сне палило ее
муками, нежило роскошными видениями, наяву мутила все ее думы, кроме одной, что Волынской сведен в ее душу самим провидением, не как гость минутный, но как жилец
вечный, которому она, раба, друг, жена, любовница, все, чем владеет господин на востоке и севере, должна повиноваться, которого должна любить всеми помышлениями, всею душою своей, которого так и любит.