Да узнают все народы наши, как велика наша мощь и как беззакатна наша слава! Да стекутся все народы к ногам нашим, как песчинки, гонимые
ветром пустыни! Да растерзают львы наши всех подлых врагов! И тогда мы поразим мир деяниями нашими; мы воздвигнем пирамиды превыше пирамид отца нашего; мы построим храмы величавее храма Сети. Так сказал нам Аммон, великий бог и отец наш; так говорит вам возлюбленный Аммона Узирмари-Сотпунири, сын Ра, Рамсизу-Миамун.
Неточные совпадения
Родина ты моя, родина! Случалось и мне в позднюю пору проезжать по твоим
пустыням! Ровно ступал конь, отдыхая от слепней и дневного жару; теплый
ветер разносил запах цветов и свежего сена, и так было мне сладко, и так было мне грустно, и так думалось о прошедшем, и так мечталось о будущем. Хорошо, хорошо ехать вечером по безлюдным местам, то лесом, то нивами, бросить поводья и задуматься, глядя на звезды!
И в прежнее время он завывал, как
ветер в
пустыне, и теперь завывает.
Много веков прошло с той поры. Были царства и цари, и от них не осталось следа, как от
ветра, пробежавшего над
пустыней. Были длинные беспощадные войны, после которых имена полководцев сияли в веках, точно кровавые звезды, но время стерло даже самую память о них.
— (Слыхал я этот шум,
В
пустыне ветром разнесенный,
И много пробуждал он дум
В груди, тоской опустошенной...
Веет над могилой,
Веет буйный
ветер,
Катит через ниву
Мимо той могилы —
Сухую былинку.
Перекати-поле;
Будит вольный
ветер,
Будит, не пробудит
Дикую
пустыню,
Тихий сон могилы.
«Надо одуматься, остепениться», — говорил он себе и вместе с тем не мог удержаться и всё гнал лошадь, не замечая того, что он ехал теперь уже по
ветру, а не против него. Тело его, особенно в шагу, где оно было открыто и касалось седелки, зябло и болело, руки и ноги его дрожали, и дыхание было прерывисто. Он видит, что пропадает среди этой ужасной снежной
пустыни, и не видит никакого средства спасения.
Минут пять он ехал, как ему казалось, всё прямо, ничего не видя, кроме головы лошади и белой
пустыни, и ничего не слыша, кроме свиста
ветра около ушей лошади и воротника своей шубы.
Узкая, длинная коса походила на огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную
пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала землю. Оттуда, с
ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.
Всю ночь, как какой-то чудовищный плод, качался Иуда над Иерусалимом, и
ветер поворачивал его то к городу лицом, то к
пустыне — точно и городу и
пустыне хотел он показать Иуду.
В мягком песке своем хоронила его
пустыня и свистом
ветра своего плакала и смеялась над ним; тяжкие громады гор ложились на его грудь и в вековом молчании хранили тайну великого возмездия — и само солнце, дающее жизнь всему, с беспечным смехом выжигало его мозг и ласково согревало мух в провалах несчастных глаз его.
Наш корабль стоял на якоре у берега Африки. День был прекрасный, с моря дул свежий
ветер; но к вечеру погода изменилась: стало душно и точно из топленной печки несло на нас горячим воздухом с
пустыни Сахары.
Только изредка, когда мы едем против
ветра и по голому намерзлому черепку, ясно долетают до слуха энергическое посвистыванье Игната и заливистый звон его колокольчика с отзывающейся дребезжащей квинтой, и звуки эти вдруг отрадно нарушают унылый характер
пустыни и потом снова звучат однообразно, с несносной верностью наигрывая все тот же самый мотив, который невольно я воображаю себе.
Свист
ветра, пробегающего по вершинам полузасохших деревьев, еще более усугублял впечатление лесной
пустыни.
И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же
ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же
пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше.
Для получения более широкого и сильного вдохновения Муравьев во время диктовок надевал на себя, поверх полукафтанья с запонами, широкий бедуинский плащ и диктовал, ходя скоро по комнате, чтобы плащ на нем веялся как будто от
ветра в
пустыне.