Неточные совпадения
На дворе, первое, что бросилось в
глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка с водкой, и здоровая
веселая фигура полкового командира, окруженного офицерами: выйдя
на первую ступень балкона, он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
Он знал очень хорошо, что в
глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь
на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и
веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел
на кузину.
Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивая
на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги; видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными и
веселыми глазами, лица, этих брызгающихся своих херувимчиков, было для нее большое наслаждение.
— Да вы и то, кажется, мало спите. Нам
веселей, как у хозяина
на глазах…
Сквозь сон он услыхал смех и
веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он
на мгновенье открыл
глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый,
веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих
глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело
на людей, встречавшихся с ним.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой
на боку, блестя лицом и
глазами,
веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал
на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
Я воображал ее то в том, то в другом положении: живою,
веселою, улыбающеюся; потом вдруг меня поражала какая-нибудь черта в бледном лице,
на котором остановились мои
глаза: я вспоминал ужасную действительность, содрогался, но не переставал смотреть.
Он проговорил это с видом какого-то подмигивающего,
веселого плутовства, не спуская
глаз с Раскольникова. Раскольников побледнел и похолодел, слыша свои собственные выражения, сказанные Соне. Он быстро отшатнулся и дико посмотрел
на Свидригайлова.
— И, сказав это, Порфирий Петрович прищурился, подмигнул; что-то
веселое и хитрое пробежало по лицу его, морщинки
на его лбу разгладились, глазки сузились, черты лица растянулись, и он вдруг залился нервным, продолжительным смехом, волнуясь и колыхаясь всем телом и прямо смотря в
глаза Раскольникову.
Уже смеркалось, когда явился
веселый, румяный Фроленков и с ним трое мужиков: один — тоже высокий, широколобый, рыжий,
на деревянной ноге, с палочкой в мохнатой лапе, суровое, носатое лицо окружено аккуратно подстриженной бородой,
глаза спрятаны под густыми бровями,
на его могучей фигуре синий кафтан; другой — пониже ростом, лысый, седобородый, курносый, в полукафтанье
на вате, в сапогах из какой-то негнущейся кожи, точно из кровельного железа.
— А она — умная! Она смеется, — сказал Самгин и остатком неомраченного сознания понял, что он, скандально пьянея, говорит глупости. Откинувшись
на спинку стула, он закрыл
глаза, сжал зубы и минуту, две слушал грохот барабана, гул контрабаса,
веселые вопли скрипок. А когда он поднял веки — Брагина уже не было, пред ним стоял официант, предлагая холодную содовую воду, спрашивая дружеским тоном...
Напротив — рыжеватый мужчина с растрепанной бородкой
на лице, изъеденном оспой, с
веселым взглядом темных
глаз, —
глаза как будто чужие
на его сухом и грязноватом лице; рядом с ним, очевидно, жена его, большая, беременная, в бархатной черной кофте, с длинной золотой цепочкой
на шее и
на груди; лицо у нее широкое, доброе,
глаза серые, ласковые.
Неприятно вспомнилась Варвара, которая приезжала
на свидание в каком-то слишком модном костюме; разговаривала она грустным, обиженным тоном, а
глаза у нее
веселые.
Самгин не встречался с ним несколько месяцев, даже не вспоминал о нем, но однажды, в фойе театра Грановской, во время антракта, Дронов наскочил
на него, схватил за локоть, встряхнул руку и,
веселыми глазами глядя под очки Самгина, выдыхая запах вина, быстро выразил радость встречи, рассказал, что утром приехал из Петрозаводска, занят поставками
на Мурманскую дорогу.
А Дунаев слушал, подставив ухо
на голос оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел
на диване, свободно развалясь, положив руку
на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто и даже в самых пламенных местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит
на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину
веселым глазом.
За нею уже ухаживал седой артиллерист, генерал, вдовец, стройный и красивый, с умными
глазами, ухаживал товарищ прокурора Ипполитов, маленький человечек с черными усами
на смуглом лице,
веселый и ловкий.
За спиною Самгина открылась дверь и повеяло крепкими духами. Затем около него явилась женщина среднего роста, в пестром облаке шелка, кружев, в меховой накидке
на плечах, в тяжелой чалме волос, окрашенных в рыжий цвет, румяная, с задорно вздернутым носом, синеватыми
глазами, с
веселой искрой в них. Ее накрашенный рот улыбался, обнажая мелкие мышиные зубы, вообще она была ослепительно ярка.
Лицо у него было темное, как бывает у белокожих северян, долго живших
на юге,
глаза ясные, даже как будто
веселые.
Завтра утром Обломов встал бледный и мрачный;
на лице следы бессонницы; лоб весь в морщинах; в
глазах нет огня, нет желаний. Гордость,
веселый, бодрый взгляд, умеренная, сознательная торопливость движений занятого человека — все пропало.
— Ужли ж присудили? — спросила Федосья, с сострадательной нежностью глядя
на Маслову своими детскими ясно-голубыми
глазами, и всё
веселое молодое лицо ее изменилось, точно она готова была заплакать.
Он был уверен, что его чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо чувства радости жизни, разделяемое этой милой,
веселой девочкой. Когда же он уезжал, и Катюша, стоя
на крыльце с тетушками, провожала его своими черными, полными слез и немного косившими
глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже не повторится. И ему стало очень грустно.
Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел — стою я пред ним
веселый, прямо лицом к лицу,
глазом не смигну, любя
на него гляжу, знаю, что сделаю.
Огромная несуразная комната. Холодно. Печка дымит. Посредине
на подстилке какое-нибудь животное: козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с
веселыми глазами, сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка садится в прежнюю позу. А кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
Я порой говорил ей такие интересные,
веселые, остроумные вещи, — опять-таки в воображении, — что сам готов был хохотать над ними, а порой бывал так трогательно чувствителен, что
на глазах у меня навертывались слезы.
Случилось это следующим образом. Один из наших молодых учителей, поляк пан Высоцкий, поступил в университет или уехал за границу.
На его место был приглашен новый, по фамилии, если память мне не изменяет, Буткевич. Это был молодой человек небольшого роста, с очень живыми движениями и ласково —
веселыми, черными
глазами. Вся его фигура отличалась многими непривычными для нас особенностями.
Оказалось, что это три сына Рыхлинских, студенты Киевского университета, приезжали прощаться и просить благословения перед отправлением в банду. Один был
на последнем курсе медицинского факультета, другой, кажется,
на третьем. Самый младший — Стасик, лет восемнадцати, только в прошлом году окончил гимназию. Это был общий любимец, румяный,
веселый мальчик с блестящими черными
глазами.
Все, знавшие Ечкина, смеялись в
глаза и за
глаза над его новой затеей, и для всех оставалось загадкой, откуда он мог брать денег
на свою контору. Кроме долгов, у него ничего не было, а из векселей можно было составить приличную библиотеку. Вообще Ечкин представлял собой какой-то непостижимый фокус. Его новая контора служила несколько дней темой для самых
веселых разговоров в правлении Запольского банка, где собирались Стабровский, Мышников, Штофф и Драке.
В полутемной тесной комнате,
на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных
на грудь, тоже кривые; его
веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.
Уже самовар давно фыркает
на столе, по комнате плавает горячий запах ржаных лепешек с творогом, — есть хочется! Бабушка хмуро прислонилась к притолоке и вздыхает, опустив
глаза в пол; в окно из сада смотрит
веселое солнце,
на деревьях жемчугами сверкает роса, утренний воздух вкусно пахнет укропом, смородиной, зреющими яблоками, а дед всё еще молится, качается, взвизгивает...
Мать,
веселая и спокойная, обняла ее, уговаривая не огорчаться; дедушка, измятый, усталый, сел за стол и, навязывая салфетку
на шею, ворчал, щуря от солнца затекшие
глаза...
Дрозд — живая, бодрая,
веселая и в то же время певчая птичка. Большой рябинник с крупными продолговатыми пятнами и черный дрозд с желтыми ободочками около
глаз считаются лучшими певцами после певчего дрозда. Про черного ничего не могу сказать утвердительно, но рябинника я держал долго в большой клетке; он пел довольно приятно и тихо, чего нельзя ожидать по его жесткому крику, похожему
на какое-то трещанье, взвизгиванье и щекотанье.
Она отняла платок, которым закрывала лицо, быстро взглянула
на него и
на всю его испуганную фигуру, сообразила его слова и вдруг разразилась хохотом прямо ему в
глаза, — таким
веселым и неудержимым хохотом, таким смешным и насмешливым хохотом, что Аделаида первая не выдержала, особенно когда тоже поглядела
на князя, бросилась к сестре, обняла ее и захохотала таким же неудержимым, школьнически
веселым смехом, как и та.
Слушателями были: мальчик лет пятнадцати, с довольно
веселым и неглупым лицом и с книгой в руках, молодая девушка лет двадцати, вся в трауре и с грудным ребенком
на руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец, один чрезвычайно странный слушатель, лежавший
на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый, с длинными, густыми волосами, с черными большими
глазами, с маленькими поползновениями
на бакенбарды и бородку.
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину дня проводил
на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что оставалась в доме одна, с
глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря.
Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
А Нюрочка улыбалась ему с крыши, напрасно отыскивая
глазами своего
веселого спутника, — пристанской разбойник, завидев Петра Елисеича, с ловкостью обезьяны кубарем скатился по крыше, прыгнул
на росшую в саду липу, а по ней уже добрался благополучно до земли.
Коля Гладышев был славный,
веселый, застенчивый парнишка, большеголовый, румяный, с белой, смешной, изогнутой, точно молочной, полоской
на верхней губе, под первым пробившимся пушком усов, с широко расставленными синими наивными
глазами и такой стриженый, что из-под его белокурой щетинки, как у породистого йоркширского поросенка, просвечивала розовая кожа.
Когда утихли крики и зверские восклицания учителя, долетавшие до моего слуха, несмотря
на заткнутые пальцами уши, я открыл
глаза и увидел живую и шумную около меня суматоху; забирая свои вещи, все мальчики выбегали из класса и вместе с ними наказанные, так же
веселые и резвые, как и другие.
Сурка с товарищами встретил нас
на дворе
веселым, приветным лаем; две девчонки выскочили посмотреть,
на кого лают собаки, и опрометью бросились назад в девичью; тетушка выбежала
на крыльцо и очень нам обрадовалась, а бабушка — еще больше: из мутных, бесцветных и как будто потухших
глаз ее катились крупные слезы.
— Другого?.. — сказал Павел, уставляя
на нее
веселые глаза.
Он замолчал и пытливо, с той же злобой смотрел
на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его
глазах. Он захохотал.
Мать слушала ее рассказы, смеялась и смотрела
на нее ласкающими
глазами. Высокая, сухая, Софья легко и твердо шагала по дороге стройными ногами. В ее походке, словах, в самом звуке голоса, хотя и глуховатом, но бодром, во всей ее прямой фигуре было много душевного здоровья,
веселой смелости. Ее
глаза смотрели
на все молодо и всюду видели что-то, радовавшее ее юной радостью.
Одни насмешливые и серьезные, другие
веселые, сверкающие силой юности, третьи задумчиво тихие — все они имели в
глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у каждого было свое лицо — для нее все лица сливались в одно: худое, спокойно решительное, ясное лицо с глубоким взглядом темных
глаз, ласковым и строгим, точно взгляд Христа
на пути в Эммаус.
— Да я уже и жду! — спокойно сказал длинный человек. Его спокойствие, мягкий голос и простота лица ободряли мать. Человек смотрел
на нее открыто, доброжелательно, в глубине его прозрачных
глаз играла
веселая искра, а во всей фигуре, угловатой, сутулой, с длинными ногами, было что-то забавное и располагающее к нему. Одет он был в синюю рубашку и черные шаровары, сунутые в сапоги. Ей захотелось спросить его — кто он, откуда, давно ли знает ее сына, но вдруг он весь покачнулся и сам спросил ее...
Я чувствовал
на себе тысячи округленных от ужаса
глаз, но это только давало еще больше какой-то отчаянно-веселой силы тому дикому, волосаторукому, что вырвался из меня, и он бежал все быстрее. Вот уже два шага, она обернулась —
Вольноопределяющийся Фокин, с университетским значком
на груди, стоит перед унтер-офицером в почтительной позе. Но его молодые серые
глаза искрятся
веселой насмешкой.
Старец Асаф, к которому я пристал, подлинно чудный человек был. В то время, как я в лесах поселился, ему было, почитай, более ста лет, а
на вид и шестидесяти никто бы не сказал: такой он был крепкий, словоохотный, разумный старик. Лицом он был чист и румян; волосы
на голове имел мягкие, белые, словно снег, и не больно длинные;
глаза голубые, взор ласковый,
веселый, а губы самые приятные.
Частный пристав Рогуля выполз
на минуту из-под стеганого одеяла, глянул мутными
глазами на улицу, испил кваску, молвил: «Рано!» — и побрел опять
на кровать досыпать
веселый сон.
Одно Краснову было не по нутру — это однообразие,
на которое он был, по-видимому, осужден. Покуда в
глазах металась какая-то «заря», все же жилось
веселее и было кой о чем поговорить. Теперь даже в мозгу словно закупорка какая произошла. И во сне виделся только длинный-длинный мост, через который проходит губернатор, а мостовины так и пляшут под ним.
— Уйти хотела; сто раз порывалась — нельзя: те девки-однодворки стерегут и
глаз не спущают… Томилась я, да, наконец, вздумала притвориться, и прикинулась беззаботною,
веселою, будто гулять захотела. Они меня гулять в лес берут, да всё за мной смотрят, а я смотрю по деревьям, по верхам ветвей да по кожуре примечаю — куда сторона
на полдень, и вздумала, как мне от этих девок уйти, и вчера то исполнила. Вчера после обеда вышла я с ними
на полянку, да и говорю...