Неточные совпадения
Без сомнения, он никогда не будет в состоянии
возвратить ей своего уважения; но не было и не могло быть никаких причин ему расстроивать свою жизнь и страдать вследствие того, что она была дурная и неверная
жена.
— Ваша
жена… черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в одно такое место, где вам сумеют
возвратить рассудок… и вывезут из города!
Петр Андреич сдержал свое слово. Он известил сына, что для смертного часа его матери, для младенца Федора он
возвращает ему свое благословение и Маланью Сергеевну оставляет у себя в доме. Ей отвели две комнаты в антресолях, он представил ее своим почтеннейшим гостям, кривому бригадиру Скурехину и
жене его; подарил ей двух девок и казачка для посылок. Марфа Тимофеевна с ней простилась: она возненавидела Глафиру и в течение одного дня раза три поссорилась с нею.
— А например, исправник двести раков съел и говорит: «не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в больнице бабу уморил ни за што ни про што; двух рекрут на наш счет
вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный волк человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с
женою мимо моих окон проехал, — беда да и только.
Вот каким образом происходило дело: месяца за два до приезда Алексея Степаныча, Иван Петрович Каратаев ездил зачем-то в Уфу и привез своей
жене эту городскую новость; Александра Степановна (я сказал о ее свойствах) вскипела негодованием и злобой; она была коновод в своей семье и
вертела всеми, как хотела, разумеется кроме отца; она обратила в шпионы одного из лакеев Алексея Степаныча, и он сообщал ей все подробности об образе жизни и о любви своего молодого барина; она нашла какую-то кумушку в Уфе, которая разнюхала, разузнала всю подноготную и написала ей длинную грамоту, с помощию отставного подьячего, составленную из городских вестей и сплетен дворни в доме Зубина, преимущественно со слов озлобленных приданых покойной мачехи.
— Вестимо, толком говори, — продолжала
жена, — слушаешь, слушаешь, в толк не возьмешь…
вертит тебя только знает!.. Ты толком скажи: возьмешь, что ли, их в дом-от?
Старик-муж ревнует и мучает Машу. Он никуда, даже в лавку, не выпускает её; Маша сидит в комнате с детьми и, не спросясь у старика, не может выйти даже на двор. Детей старик кому-то отдал и живёт один с Машей. Он издевается над нею за то, что первая
жена обманывала его… и дети — оба — не от него. Маша уже дважды убегала от него, но полиция
возвращала её мужу, а он её щипал за это и голодом морил.
Она бросилась (в буквальном смысле) к ногам его
жены и, обливаясь слезами, умоляла, чтобы ей
возвратили из гимназии сына.
Анна (печально). Что тебя может
вернуть к жизни? Может быть, эта твоя Амнерис —
жена?
— Я говорю вам: кроме вас, у меня никого нет близких. Я ни на одну минуту не переставал скучать по вас, и только упрямое самолюбие мешало мне сознаваться в этом. Того прошлого, когда мы жили как муж и
жена, не
вернешь, и не нужно, но вы сделайте меня вашим слугой, возьмите все мое состояние и раздайте его, кому хотите. Я покоен, Natalie, я доволен… Я покоен.
— Умереть легко; надо не умереть и оставить семью без опоры… а
возвратить себе расположение
жены и уважение людей — вот что должно быть достигнуто! — услыхал я через открытое окно своей комнаты и тотчас же поспешил взять шляпу и уйти из дома, чтобы не быть нескромным свидетелем щекотливого и важного семейного разговора.
Как она поможет этому бедняку достичь исполнения очень трудной, но в самом деле необходимой и единственно достойной в его положении задачи: «не оставить семью без своей опоры и
возвратить себе расположение
жены и уважение людей».
Бургмейер(один). И этот обманул меня!.. У каждого из поденщиков моих есть, вероятно, кто-нибудь, кто его не продаст и не обокрадет, а около меня все враги!.. Все мои изменники и предатели! Мне страшно, наконец, становится жить! На кинжалах спокойно спать невозможно. Мне один богом ангел-хранитель был дан —
жена моя, но я и той не сберег!.. Хоть бы, как гору сдвинуть, трудно было это, а я
возвращу ее себе… (Громко кричит.) Кто там есть!.. Введите ко мне опять этого Симху.
Мирович. То-то, к несчастью, вы очень заботитесь и думаете обо мне: вы были так добры, что приискали даже мне место в компании «Беллы», чтобы спровадить таким образом меня в Америку. Управляющий ваш по ошибке хлопочет засадить меня в тюрьму и устроить там мне бесплатное помещение; на это я вам, милостивый государь, скажу, что порядочные люди подобных подлых путей не избирают, и если
возвращают себе
жен, так пулей или шпагой.
Я узнал, что Урбенин, живя в городе, беспрестанно бомбардировал графа письмами; в одних письмах он проклинал, в других умолял
возвратить ему
жену, обещая забыть все обиды и бесчестия; бедняга хватался за эти письма, как за соломинку.
Это не мешало
жене его Марье, еще моложавой и красивой женщине, с одной стороны, уважать мужа как человека степенного и непьющего, а с другой —
вертеть им, при всей его грузности, с такой легкостью и силой, на которую только и способны слабые женщины.
В русских семьях хитрая молодая
жена зачастую подбирает к рукам мужа старика,
вертит им как себе хочет, и живет он у нее во смиренье и послушанье до самого смертного часа.
Его
возвратили к жизни. Он приезжает домой к отцу, — «бледный и худой, с измененным, странно-смягченным, но тревожным выражением лица». Как раз в это время родит его
жена, маленькая княгиня Lise. От родов она умирает, и на лице ее застывает жалкое, испуганное выражение: «ах, что и за что вы это со мной сделали?»
Она написала, что на шестом году от рождения ее посылали из Киля в Сион (в Швейцарии), потом снова
возвратили в Киль через область, управляемую Кейтом [Ганновер?], что о тайне рождения ее знал некто Шмидт, дававший ей уроки, и что в детстве помнит она еще какого-то барона фон-Штерна и его
жену, и данцигского купца Шумана, который платил в Киле за ее содержание.
Только полгода спустя, когда пришли к нему прощаться
жена и сын Василий, когда он в тощей, нищенски одетой старушке едва узнал свою когда-то сырую и солидную Елизавету Трофимовну и когда вместо гимназического платья увидел на сыне куцый, потертый пиджачок и сарпинковые панталоны, он понял, что судьба его уже решена и что, какое бы еще ни было новое «решение», ему уже не
вернуть своего прошлого.
Христос восстановил андрогинный образ в человеке и
возвратил ему Деву-Софию. «Образ Божий — муже-дева, а не женщина и не мужчина» [Там же, с. 140.]. «Огневая душа должна закалиться в огне Божьем и стать светлее чистого золота, ибо она жених благородной Софии из семени
жены; она — тинктура огня, как София — тинктура света.
Несчастье совершено, его уже ничем не поправишь, имущество мое все-таки не
возвратят мне,
жену не воскресят.
— Условия чрезвычайно простые: передать другому лицу свои бумаги, с которыми то лицо и вступит в брак с известной особой, а бумаги с подписью о совершении бракосочетания
возвратить. Молодой муж подаст прошение о выдаче
жене отдельного вида на жительство как в России, так и за границей, передаст его опять же заинтересованному лицу, положит себе в карман пятьдесят тысяч рублей и может идти на все четыре стороны.
Граф Стоцкий постарался успокоить взбешенного графа и объяснил ему, что доказательство будет полно и несомненно только тогда, когда он потребует, чтобы его
жена надела медальон в день бала или даже лучше всего, когда бал начнется, иначе-де она может
возвратить его от «того человека», то есть от доктора Неволина, на время или навсегда.
И чем страстнее была привязанность к известной одалиске со стороны Степана Ивановича, тем бульшую нежность и заботу это лицо вызывало к себе со стороны его
жены. Проходила страсть у Вишневского, и он «отъезжал за Супой», а Степанида Васильевна брала на себя заботу устроить старую «утеху» и приуготовить новую, которая снова
возвратила бы фарбованского пана с того берега.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо, и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай
вертел разбитый перстень на пальце и опускал глазà перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к
жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан
возвратил мужу
жену, при этом сказав ему: je vous ai sauvé la vie, et je sauve votre honneur! [я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!]