Неточные совпадения
«Откуда взял я это?
Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это
в детстве, и я радостно
поверил, потому что мне сказали то, что было у меня
в душе. А кто открыл это? Не
разум.
Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод
разума. А любить другого не мог открыть
разум, потому что это неразумно».
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь,
в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по
разуму верить, которую он знал
в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому,
в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно знать, а он учит не
верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных
разумом, выскочить куда-то,
в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
В разум верят метафизики.
Почти все
верили в верховенство
разума, все были гуманистами, все защищали универсальность принципов демократии, идущих от французской революции.
Что ж делать, добрый друг, настала тяжелая година — под этим впечатлением не болтается, будем ждать, что будет! Как-то мудрено представить себе хорошее. Между тем одно ясно, что
в судьбах человечества совершается важный процесс. — Все так перепуталось, что ровно ничего не поймешь, — наш слабый
разум теряется
в догадках, но я
верю, что из всех этих страданий должно быть что-нибудь новое. Сонные пробудятся, и звезда просветит. Иначе не могу себя успокоить.
— Нет, он
верил и
верил очень сильно
в своего только бога —
в Разум, и ошибся
в одном, что это не бог, принимая самое близкое, конечное за отдаленное и всеобъемлющее.
— Государь, — произнес Малюта
в сильном волнении, — между добрыми слугами твоими теперь много пьяных, много таких, которые говорят, не помня, не спрошаючи
разума! Не вели искать этого бражника, государь! Протрезвится, сам не
поверит, какую речь пьяным делом держал!
Если ты находишься
в этом положении, то не потому, что это необходимо для кого-то, а только потому, что ты этого хочешь. И потому, зная, что это положение прямо противно и твоему сердцу, и твоему
разуму, и твоей вере, и даже науке,
в которую ты
веришь, нельзя не задуматься над вопросом о том, то ли ты делаешь, что тебе должно делать, если остаешься
в этом положении и, главное, стараешься оправдать его?
«Сеть веры» есть учение Христово, которое должно извлекать человека из темной глубины житейского моря и его неправд. Истинная вера состоит
в том, чтобы
верить божьим словам; но теперь пришло такое время, что люди истинную веру принимают за ересь, и поэтому
разум должен указать,
в чем состоит истинная вера, если кто этого не знает. Тьма закрыла ее от людей, и они не узнают истинного закона Христа.
Почти каждый день на окраинах фабричные открыто устраивали собрания, являлись революционеры, известные и полиции и охране
в лицо; они резко порицали порядки жизни, доказывали, что манифест министра о созыве Государственной думы — попытка правительства успокоить взволнованный несчастиями народ и потом обмануть его, как всегда; убеждали не
верить никому, кроме своего
разума.
И не сердечна эта бедная
разумом жизнь, заметно, что все люди села живут ощупью, как слепые, все чего-то боятся, не
верят друг другу, что-то волчье есть
в них.
И жаждавшие примирения раздвоились: одни не
верят науке, не хотят ею заняться, не хотят обследовать, почему она так говорит, не хотят идти ее трудным путем; «наболевшие души наши, — говорят они, — требуют утешений, а наука на горячие, просьбы о хлебе подает камни, на вопль и стон растерзанного сердца, на его плач, молящий об участии, — предлагает холодный
разум и общие формулы;
в логической неприступности своей она равно не удовлетворяет ни практических людей, ни мистиков.
Роль и физиономия Чацких неизменна. Чацкий больше всего обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь, «жизнь свободную». Он знает, за что он воюет и что должна принести ему эта жизнь. Он не теряет земли из-под ног и не
верит в призрак, пока он не облекся
в плоть и кровь, не осмыслился
разумом, правдой, — словом, не очеловечился.
— Вам снова, — говорит, — надо тронуться
в путь, чтобы новыми глазами видеть жизнь народа. Книгу вы не принимаете, чтение мало вам даёт, вы всё ещё не
верите, что
в книгах не человеческий
разум заключён, а бесконечно разнообразно выражается единое стремление духа народного к свободе; книга не ищет власти над вами, но даёт вам оружие к самоосвобождению, а вы — ещё не умеете взять
в руки это оружие!
Синцов. Это не то слово. Я с ними долго жил, знаю их, вижу их силу…
верю в их
разум…
— А по-моему, — никто не
верит в способность народа к
разуму!
Николай Иванович.
Верить — надо
верить, без веры нельзя, но не
верить в то, что мне скажут другие, а
в то, к вере во что вы приведены сами ходом своей мысли, своим
разумом… Вера
в бога,
в истинную вечную жизнь.
Нет, я слишком глубоко
верю в силы
разума, исследования, деяния, для Того чтобы считать временное — вечным. Семиты — тоже люди Востока, но кто станет отрицать их огромную роль
в деле строительства европейской культуры, кто усомнится
в их великой способности к творчеству,
в их любви к деянию?
— Конечно, не с привычки это… Потом много возил, привык. А тот раз чудно мне показалось: куда, думаю, мы ее везем, дитё этакое… И потом, признаться вам, господин, уж вы не осудите: что, думаю, ежели бы у начальства попросить да
в жены ее взять… Ведь уж я бы из нее дурь-то эту выкурил. Человек я тем более служащий… Конечно, молодой
разум… глупый… Теперь могу понимать… Попу тогда на духу рассказал, он говорит: «Вот от этой самой мысли порча у тебя и пошла. Потому что она, верно, и
в бога-то не
верит…»
Для того, чтобы человеку познать истинную веру, ему нужно прежде всего на время отказаться от той веры,
в которую он слепо
верил, и проверить
разумом всё то, чему его с детства научили.
Помни, что разумение твое, имея свойство жизни
в самом себе, делает тебя свободным, если ты не подгибаешь его служению плоти. Душа человека, просвещенная разумением, свободная от страстей, затемняющих этот свет, есть настоящая твердыня, и нет прибежища для человека, которое было бы вернее и неприступнее для зла. Кто не знает этого, тот слеп, а кто, зная, не
верит разуму, тот истинно несчастен.
Если бы они
поверили в свой
разум, то нашли бы способ сверять показания
разума в себе с показаниями его
в других. А нашедши этот способ взаимной проверки, убедились бы, что
разум один во всех, и подчинились бы его велениям.
Заблуждения и несогласия людей
в деле признания единой истины — не оттого, что
разум у людей не один или не может показать им единую истину, а оттого, что они не
верят в него.
«
Верь или будь проклят».
В этом главная причина зла. Если человек принимает без рассуждения то, что он должен бы был разобрать своим
разумом, человек
в конце концов отвыкает от рассуждения и подпадает проклятию сам и вводит
в грех своих ближних. Спасение людей
в том, чтобы каждому научиться думать своим умом.
Мужики же
в ответ им говорили, что пущай генерал покажет им свою особую грамоту за царевой печатью, тогда ему
поверят, что он точно послан от начальства, а не от арб, а адъютанту на все его доводы возражали, что по их мужицкому
разуму прежняя барщина и личный труд, к какому их теперь обязывают, выходит все одно и то же.
— Главное-то вот
в чем, Марко Данилыч, — продолжала Дарья Сергевна. — Прислушивалась я давеча к ихним разговорам — да никак не могу обнять их
разумом. Что-то уж оченно мудрено, а хорошего, кажись, немного. Хотите —
верьте, хотите — не
верьте, а Марья Ивановна Дунюшку смущает.
Наши мысли о жизни, наши нахождения тайно и незаметно для нас определяются чем-то, лежащим вне нашего сознания. Сознательное «я» думает, ищет, обретает дорогу, победительно вступает на нее — и не подозревает, что его все время толкал именно
в этом направлении его неучитываемый «Сам», великий
разум его тела. Человек смотрит на мир, думает, что можно
верить своим глазам…
У нас же как раз обратное.
В смерть мы
верим твердо, мы понимаем ее и вечно чувствуем. Жизни же не понимаем, не чувствуем и даже представить себе неспособны, как можно
в нее
верить. А что
верят в нее дети, мы объясняем тем, что они неразумны. И труднее всего нам понять, что слепота наша к жизни обусловлена не
разумом самим по себе, а тем, что силы жизни
в человеке хватает обычно лишь на первый-второй десяток лет; дальше же эта сила замирает.
Стоицизм внешне исповедует оптимистическую философию, он
верит в мировой
разум и хочет согласовать человека с ним для избежания страданий,
верит как будто
в благостность порядка природы.
Прежде говорили: не рассуждай, а
верь тому долгу, что мы предписываем.
Разум обманет тебя. Вера только откроет тебе истинное благо жизни. И человек старался
верить и
верил, но сношения с людьми показали ему, что другие люди
верят в совершенно другое и утверждают, что это другое дает большее благо человеку. Стало неизбежно решить вопрос о том, какая — из многих — вера вернее; а решать это может только
разум.
Зашел туда раз персидский ученый-богослов. Он всю жизнь изучал сущность божества и читал и писал о том книги. Долго думал, читал и писал он о боге, зашел у него ум за
разум, спуталось у него все
в голове, и дошел он до того, что перестал
верить в бога.
Не делайте только того, что делает теперь весь наш европейский мир: жить и не считать разумным свою жизнь, делать и не считать разумными свои дела, не
верить в свой
разум, жить несогласно с ним.
Такова сила человеческого воображения, когда, возбужденное, творит оно призраки и видения, заселяя ими бездонную и навеки молчаливую пустоту. Грустно сознаться, что существуют, однако, люди, которые
верят в призраки и строят на этом вздорные теории о каких-то сношениях между миром живых людей и загадочной страною, где обитают умершие. Я понимаю, что может быть обмануто человеческое ухо и даже глаз, но как может впасть
в такой грубый и смешной обман великий и светлый
разум человека?